Сибирские огни, 1926, № 5 — 6

помогло, он поднял бессильную голову лошади с измученными глазами и стал ковырять ногтем в ноздрях, «спущать кровь». Конь вскочил от судорожных предсмертных движений, начал дрожать всем телом, точно желая стряхнуть с себя множество насевших насекомых, вновь упал наземь, катался и сразу, вздрогнув, вытянулся, застонал и, запрокинув голову, издох. Жена беженца сидела на горячей гальке и вытирала рукавом невольные слезы, муж с разведенными руками стоял над павшей лошадью. Мы прошли мимо, с ужасом оглядываясь на безнадежную .картину. За все время наш верблюд досыта не ел и не отдыхал, и утомление обе шало его свалить в песок. Опасения нЯши оправдались: сложив ноги и огла­ сив сухие соседние скалы коротким визгом, он лег. Моим спутникам с деть- ми приходил конец. Первое, хотя далеко не разумное, что пришло в голо- ву,— бить. И, став с фельдшером с двух сторон, мы начали сечь верблюда— он палкой, я ремнем. Очнулся я от злобного исступления только, когда со вершенно обессилел и сел на землю. Из под ногтей шла кровь, кожа в боку верблюда была во многих местах пробита страшными ударами пряжкой ремня. Но верблюд все-таки встал. Он медленно и, как мне показалось, шатаясь, опять покатил по песку тележку. Мы молча шли около него, боясь спугнуть его движение. Спустя полчаса, с тем же капризным визгом, он опять встал на колени и хотел лечь, но подтолкнутая мной сзади двуколка заставила его податься вперед и выпрямить ноги. Жена фельдшера побежала к соседней скале, Нарва ла эфедры*), отвратительно пахнущей и горькой на вкус, но составляющей в этих пустынных местах обычное и, видимо, лакомое блюдо для верблюдов, и стала с самыми жалобными словами толкать ему в пасть. Он был голоден не менее нас, но и здесь своему обычаю не изменил— ел медленно, забирая по­ степенно в рот траву, тщательно прожевывал ее и осматривал проходящих мудрыми глазами, с затаенными думами о далеких сказочных странах, где растет в изобилии сладкий кустарник карагана и зеленой чи. Когда подходил к нему я, он выбрасывал изо рта пищу, скалил громад ную пасть, в которой мой череп мог лопнуть, как пустая скорлупа, и хар­ кал в меня зеленой, непереваренной, с отвратительным кислотным запахом, перебродившей в горячем желудке травой. Мы друг друга ненавидели. Моя ненависть к нему была так велика, что, если бы я имел револьвер, я пристрелил бы его в припадке умоисступления. Мимо нас катились повозки с высохшими лошадьми, с визжащими дро­ мадерами и быками, у которых от жажды были высунуты насторону лиловые языки, мимо, так же, как мы, мимо того семейства, которое, вероятно, и сейчас на том же месте и в тех же позах. К вечеру пришли к ключам Улусту-Булак. По таким же пескам и галешнику, среди которых возвышались, точно насыпанные в играх сыновьями таинственных титанов пустыни, удивительно правильных очертаний холмы красной глины, мы шли медленнее, останавли­ ваясь через каждые пятьдесят минут на отдых в десять минут. Но присесть в эти краткие мгновенья на землю не удавалось— галька была страшно накалена прямыми лучами солнца. *) Эфедра— Кузьмичева трава.