Сибирские огни, 1926, № 5 — 6

БОРОВСКИЙ ВАЛЕНТИН. Этой дикой расправой был поражен даже китайский комендант лагеря • упрашивал Бакича простить провинившихся. Виновных держали под арестом и заставляли исполнять принудитель- ш е работы. Впоследствии вся эта партия все-таки ушла в Россию, и сам начальник гряда должен был признать свое полное бессилие и о б ’явить, что каждый может итти «добровольно» в Россию, но что он и китайские власти гаранти­ руют безопасность лишь только до границы. И одновременно с этим приказом посыпалась масса писем из России, описывающих ужасы правления большевиков. По лагерю летала крылатая фраза: «Знайте, что какой бы ужас вам ни говорили про Россию, это— прав­ да. Если этого ужаса нет, то он был, если нет и не было, то он может быть каждую минуту». Желание увидеть родину отмирало каждый день и час. И этот человек вел теперь без путей и дорог тысячи людей в пустыни. Первый переход был, вероятно, просто тактическим маневром с целью отдалить разгром отряда, не больше. Ни общего направления, ни конечной цели, ни смысла начавшегося движения на юго-восток никто не знал. Мы шли по караванному пути, но не вьючным порядком, а на колесах, и это чрезвычайно мучило и животных, и людей. Выносливее, приспособленнее и неприхотливее из всех животных ока­ зался человек и из двух полов—женщина. По неточным, конечно, цифрам, но все же приблизительно правильным, процент умерших во время пути жен­ щин оказался не только незначительным, но даже ничтожным сравнительно со смертностью среди мужчин. Между тем, большинство из них шли пешком, питались таким же голодным пайком и подвергались тем же изменениям тем­ пературы и погоды. Инстинкт самосохранения во время этого пути сказался в каждом человеке с явственной, звериной силой. Мог ли рассчитывать окон­ чить благополучно путь один мой знакомый с совершенно почти опустошен­ ным ртом, когда непроваренную пищу он прожевать не мог, если бы ему не помог чудесный безошибочный инстинкт. По утрам он бродил, как голодный пес, грязный м рваный по биваку, собирал совершенно обглоданные кости, дробил их камнями и с ’едал мозг. И это поддержало и спасло его жизнь. Мне с семьей одного фельдшера дали молодого верблюда и двуколку, и не мало нам стоило положить трудов приучить его не бояться экипажа. Загадочное, гордое животное, с глубокими мудрыми глазами, из которых смотрят дали пустыни, корабль пустыни... и двуколка! Теперь только я пони­ маю его упрямство. Я, как мужчина, имел право положить на экипаж мешок с котелком и ложкой и полушубок, сидеть же была понятная привилегия женщин и де­ тей—жены фельдшера с двумя девочками и только что разрешившейся же­ ны больного офицера с грудным младенцем. Такое число живых душ, из’явив- ших претензий ехать на маленькой двуколке, было и свыше ее площади и сзыше сил верблюженка, тем более, что больной офицер сел верхом на моло­ дое животное. Непривычный к упряжи молодой, капризный верблюженок везти эки­ паж с 4-мя людьми и седоком на своих горбах на второй версте отказался, сложил свои ходульные ноги и лег, и сколько мы ни бились над ним и ни истя­ зали его, он продолжал лежать, коротко повизгивая о т каждого удара. Мы были ему благодарны, когда после получасового боя он, наконец, встал и повез тележку без людей. Девочки, голубоглазые, нежные, маленькими шажками