Сибирские огни, 1926, № 5 — 6

с какими перилами, чтобы перейти, очутиться на родине. Я слушал шумы со стороны России, я видел, как из глухих ночных теней с востока выра­ стали вереницы караванов, колыхающихся, бесшумных, с мудрыми глазами верблюдов. Я знал, что они шли из неведомых мне легендарных Калькутты и Бом бея, через высочайшее в мире плоскогорье Памир, пробравшись по узкой тропе, из горячего Кашгара и сказочных Пешавера и Кульджи— в Россию, И я стал без цели, ожидая найти ее и смысл существования, каждый конченный день зачеркивать карандашом на спутанном, собственного изо­ бретения, календаре. Куда идти? В лагерь— там пыша и ощетинившиеся в бессильной злобе люди, у которых сердце поросло густой шерстью, способной запутать любое чувство. Идти к людям, от которых осталась одна шелуха? В Россию? Решить было невозможно. Человек, который борется со страхом Гуляя по базару лагеря, я встретил своего знакомого Николина, но был поражен странным его видом. С закрытыми глазами он наощупь куда-то пробирался. Когда он мог ослепнуть и по какой причине? Я спросил, что с ним. Он узнал' меня по голосу и ответил, что теперыоб ’ яснять не хочет, а если найду свободную минуту, то могу зайти к нему вечером, когда с за­ ходом солнца кончится его «табу». Почему заход солнца, что такое «табу»? По его просьбе я помог ему дойти до лавченки, где он купил необхо­ димое, и вывел на дорогу к его части. Здесь он настоятельно просил меня оставить его. Он шел, сгорбись, как будто не только концом длинной палки нащу­ пывая края пыльной дороги, но и всем своим неуверенным телом и широко расставленными ногами, и это состояние полной темноты, в которую он не­ давно погрузился, было, видимо, ему нестерпимо тяжело и непривычно. Удаляетесь?— спросил меня какой-то незнакомый лагерный оби­ татель, когда я проводил Николина.—Этот чудак на-днях залил себе воском уши, чтобы ничего не слышать, и воск у него едва вынули из раковин в ла­ зарете; сегодня слепой... видимо, здесь не все в порядке... До заката оставалось еще полтора часа, и я, от нечего делать, свер­ нул за базарные лавки и лет на сухую, измятую ногами многих людей и об­ глоданную траву, стал слушать и смотреть. Жена Николина, когда-то гремевшая на весь Оренбург своей красотой, теперь—тронутая болезнями и недоеданиями, худая, в грязной юбке и в стоптанных башмаках, шла за очередной незначительной подачкой, из ми­ лости получаемой от старого знакомого, теперь содержателя трактирчика. На востоке, в бескрайних пустынях Монголии, утрами всходило солнце и где-то в России закатывалось. Днем поднявшаяся пыль в сумерках сади­ лась. Тусклые люди с острыми лицами ходили по чужой земле в поисках утолить голод, и все шло хотя и скверным, но твердо установившимся по­ рядком, даже родились и умирали. Я дождался сумерек и пошел к Николину. В квадратную сажень хатка с таловой крышей и дерновыми стенами наполовину в земле. Внутри удивительно уютно и чисто. Обведенные плет­ нем стены вымазаны глиной и выбелены. В одном углу маленький столик из досок, в другом опрятная койка, в изголовьях за полушкой , рядом с футля­ ром лежала скрипка. Николин сидел на койке и медленно курил. Меня ветре-