Сибирские огни, 1926, № 4

Игнатий Гаврилович наклонился. Потные, прилипшие ко лбу волосы, раз ­ вившиеся, редкие, горбатый нос вытянулся, заострился; на бледно-желтом лице высыпали невидные до того веснушки, губы сухие, синие, облепившие, сжатые, оскаленные неприятно белые зубы. Веки делали болезненные усилия раскрыть­ ся. И чей-то чужой, прерывающийся голос прохрипел, угасая: — Я... в сознании... — Может быть, тебе позвать жену? Глаза на минутку раскрылись, бледные, узкие, совсем не похожие на цветущие глаза Петунина. Губы сделали жалкую и страшную попытку улыб­ нуться, раздвинулись чуть-чуть, презрительно, с прежним задором, с преж­ ним бахвальством. — На кой! Восьмая... что ли... она у меня... С них... да, с них началось. А помнишь, Игнатий... братишка, как мы с тобой под Ливенками, окружили нас... Больше двух суток в болоте... одна голова... Дай руку, а. Дай... руку... — Ну, к чему там. Не надо волноваться. Что вспоминать... Прошлое прошло... Онисимов и лекпом подняли Петунина с помощью Игнатия Гавриловича. Раненый громко простонал, схватился за живот, за грудь... Рвота душащей волной хлынула из широко раскрытого, перекошенного рта. Пронзительный, тошнотворный запах перегоревшего самогона. Женщины привели под руки едва переступавшую Анну. Она глядела тупо, безучастно, как в столбняке. Неожиданно для окружающих и, казалось, для самой себя размашисто перекрестилась и поцеловала мужа в лоб, как покой­ ника. Женщины увели ее, тяжело ступающую, похожую на лунатика. Ко времени отхода автомобиля улица перед волисполкомом была полна народу. Толпа двигалась, как чье-то большое, темное тело. Свет лампы, кото­ рую, суетясь, сторож переносил с места на место, выхватывал из мрака то чью-то бороду, то сбитый на затылок картуз, то белую рубашку. Все время шел разговор сдержанно-страстный, полушопотом. Но как только Игнатий Гаврилович вышел на крыльцо, сразу поднялся сначала несмелый, а потом громкий, друг на друга наскакивающий, тревожный говор... — Квитки, говорят, фальшивы у него. Да как же это? Он тут деньгами швырявши, а мы—плати... Да у нас фитанцы. Товарищ! Товарищ председа­ тель... Все кишки вымотали... Высосали, как кость баранью. — Говорите по очереди. Вытолкнутый толпой человек в посконной рубахе; с незастегивающимся чна груди разрезом, всклокоченный, с давно нечесаной бородой, проговорил, запинаясь... — Насчет налогу... Мы платили, квитки получали, а они поддельны... Го­ ворят, другая книжка была. И мы, выходит, неплательщики. Боимся, других де­ нег затребовают... Поднялся гам, вскрики отдельных голосов, чей-то истерический голос бранился с ожесточением, с воплем, толпа напирала на Игнатия Гавриловича. Из гула вырывались отдельные возгласы: — Он лежит убиенный, а нам какая польза... Не платим!.. Что хошь, то и делай. Один конец... Привычно набрав в грудь побольше воздуху, упруго расширившего лег­ кие, Игнатий Гаврилович вскочил на подножку автомобиля и крикнул голосом, покрывшим сразу весь гомон, голосом—таким же звучным в конце заседаний, как и в начале: