Сибирские огни, 1926, № 4

сти, восстановленного здоровья, играющей силы во всем теле румянило ее щеки и губы: «Ребята-то, ребята... братва из комсомола... как ладно приду­ мала! И уж Нинель будет не Нинель, если не уделит несколько часов на ра­ боту с беспризорниками. Вечером Игнат работает иногда дома, вот в это время можно оставить Кимку... Нет, не подойдет. Вечером и так все свобод­ ны. Работу нужно взять утреннюю, когда товарищи или на службе, или в учебе. В столовую ходить, как они с мужем до родов ходили, не хочется. Необходимо устроить свою столовую, пока хоть домашнюю, соединить се­ мей пять, шесть...». Тихонько Нинель запела, громче, громче. Как-то, цепляясь одна за другую, лились малороссийские песенки, подслушанные в ранней юности на Украине, где в свое время служил отец, мелкий почтовый чиновник. Дверь неслышно о т в о р и л а с ь .Н а пороге стояла мать, Катерина Семе­ новна Пафнутьева. У Нинель неприятно сжалось сердце. Как будто, экзамен держишь, не зная предмета. Опять час-два притворства, непонимания, самого глубокого непонимания... Будут упреки, на которые не надо отвечать. Насмешки—их не надо замечать. Жалобы... А помочь, утешить не можешь и не хочешь... И всегда после свиданий с матерью и отцом (свидания обычно оканчи­ вались ссорой) Нинель чувствовала, что она не только им чужая, но что в их взаимных отношениях проглядывает и крепнет настоящая ненависть. Но по­ чему-то мать ходит к Нинель, и та зимой раза два заходила к родителям. Цепь, которую не разорвешь... — С песенками живем? Нина, уже уколотая насмешливым тоном, возразила живо, не столько словами, сколько выражением лица, обороняясь и, в свою очередь, задевая. — Здорова, сыта. Все хорошо. Отчего не петь? — Здорова. А кто на здоровье-то ваше последние силы растрес. Ну, да чего там... это не признается. Значит, хорошо? Очень, очень хорошо. Лучшего и желать нечего. В ее голосе настоящая, терпкая горечь. Когда Нинель не видела долго матери, то начинала жалеть ее; много раз давала сама себе слово при новом свидании встретиться с ней ласково, не раздражаться... Но как только мать входила, вместе с ней входило чуждое, глубоко осуждающее, ненужное—Ни­ нель, не отдавая себе отчета, начинала раздражаться и желать, чтобы Кате­ рина Семеновна скорее ушла. Голос ее зазвучал фальшиво, для самой Нинель неприятно: — Снимайте платок. Жарко... Чаю хотите? Я сейчас вскипячу. — Нет уж спасибо, не хлопочи. Мы уж отчаялись. Мальчик... — Спит. Сейчас его нельзя смотреть... — Да я, матушка моя, и не собираюсь. Довольно того, что в больнице, честь сделали, показали. Да что мне его и глядеть. Несчастного-то, некре­ щеного. Нинель обернулась с искривленным презреньем ртом, с насмешливо суженными, вызывающими глазами: __ Ну, а если вам показать некрещеного и крещеного, вы сразу отга­ даете, который несчастный, который счастливый.-' __ д а уЖ ладно... не разоряйся. Слыхали мы ваши рассуждения. Мозо­ ли в ушах. А что— несчастные, так это верно. Все вы несчастные, все вы про­ клятые, сами про себя поете, что заклейменные. Заклейменные и есть.