Сибирские огни, 1926, № 4

О. РУНОВА. слабые, рвущиеся нити сопротивления. Это разум настойчиво, отчаянно бо­ рется с телом. И тело—такое слабое и вместе с тем непреодолимо сильное— берет верх. Ни одного ответного поцелуя. Но мускулистые, упругие руки сжали Изу, как две горячие, упругие змеи. Иза, как в обмороке, валится на диван; руки ее держат шею Игнатия Гавриловича клещами, тянут за собой. Он на секунду раскрыл крепко стис­ нутые веки, разжал сжатые зубы, взглянул. Иза лежит навзничь, на все го­ товая; глаза полузакрыты, но смотрят ищуще-беспокойно; губы раскрылись; блестят зубы; один из них золотой, особенно противный, другой, передний, со щербинкой, с крохотной капелькой слюны в ней; губы изнутри, там, где нет краски, бледные, вялые с сетью лиловатых жилок. И пахнет от десен так гадко какой-то сырой говядиной... «Если я все это вижу, значит, я ее не ноблю нисколько, она даже не нравится мне... А так нельзя». . Он не подумал про Нинель, но вот перед глазами, как видение, прошел больной суровый старик и крошечная головка в белом чепчике. Тогда как будто не задело, а останется этот образ, видимо, на всю жизнь... Ледянящей занозой вонзилась мысль о том, что Иза может оказаться беременной. И беременность ее в итоге представилась не в виде похожего на Кима ребенка с серебряным пухом на нежной головке, а метнулось в голове другое. Кавказский фронт. Стратегический прием— поспешное отступление. Изба, где остановился штаб. Папахи, винтовки, толкотня, спешка и в тумане махорочного дыма на широкой скамье товарищ политрук Елена Глозова, прикрытая хозяйской скатертью... В ногах—сгустки крови, пахнущие разложением, кровь на полу, на скатерти. Пепельное лицо с черными кру­ гами у замкнутых глаз, с истончившимися в муке, как лезвие ножа, мерт­ веющими губами... Ниточки связались, натянулись. Игнатий Гаврилович разжал свои ру­ ки, вдруг сделавшиеся вялыми, слабыми, бережно высвободил их из-под спи­ ны Изы, встал, начал смотреть в окно. Иза лежала, как раздавленная. Случилось что-то невероятно постыд­ ное, унижающее, непоправимое. Как держать себя? Что делать? Но нужно, нужно что-то, а то грудь разорвется от злобы, от саднящей горечи стыда... Надо выждать. Первое слово ему... Иза переменила позу, оправила платье. Прошло пять минут... восемь... «Ага, вы ждете, мой милый, чтобы я сочла себя виноватой и ушла по­ тихоньку. Нет, ошибаетесь. Этого вы от меня не дождетесь. Вы сами начне­ те. Любите кататься, любите и саночки возить». Иза дождалась. Он подошел и таким ласково-шутливым, непривычно­ мягким голосом сказал: — Вставайте, товарищ Маурина. Будет баловаться. Идите доканчи­ вайте протокол. — Баловаться?.. Какое выражение! То, что для других—вся жизнь, для вас—баловство... Так обращаются с женщинами ответственные работ­ ники... коммунисты. Те, что должны служить... примером нам, непосвящен­ ным,—говорила путаясь, еще не находя настоящего тона. — Вы сами во многом виноваты, товарищ Маурина. Но, конечно, ви­ новат и я. И очень прошу извинения. — Да... извинения... Это так просто. Говорила и чувствовала, что не этими словами нужно было говорить. Ре найдет она тона. Вначале ее знакомства с Игнатием Гавриловичем меж­ ду ними словно ледяная стена стояла. Таким он казался нездешним, недо-