Сибирские огни, 1926, № 4

По крышам и улицам ползли тихие шорохи от веющих немых слов вол- исполкома. Бабушка любовалась на холсте грядами облаков, освещенных тенью закатного солнца. По улице бежаш мужик и, увидев на дворе Марусю, прибежал к забору и перевесился и сказал: — Федор Петрович убит. Маруся, пробегая, видела ворота, улицу и слышала, как бабушка на кри­ вых ногах костыляла до ворот за Марусей и у ворот согнулась в ахе или охе и покостыляла от ворот к избе, где полотно глиняное с маслом должно сме­ нить клеенку с портретами вождей отечественной войны. Мелькали сараи, амбары, и думы улиц стояли вдали на какой-то грани, тянущей к волисполко- му; к волисполкому же неслись телеги и люди и лошади. И люди и лошади выбрасывали ноги, торопили. Тихие шорохи переходили в раската , поднимая черноземные пласты, и били пласты в морщины деревенских улиц, как когда-то в морщины земли, еще обдумывающей, куда повернуть, били раскаты взрывов, чтоб сдвинуть землю с места, и перед ногами бегущих людей и лошадей были рвы, курганы и пропасти и спотыкались от них люди, а там, на какой-то грани, стоял волис- полком, готовый сдвинуть деревню с места. Волпред у волисполкома в середине толпы держал красное полотнище; и флаг и волпред были, над толпой. Деревня лежала в какой-то прямизне, вымытая вечерним солнцем, вы­ тертая красным полотнищем, цепко ухваченным волпредом. Ночью у волисполкома лежал Федор Петрович, завернутый в полог, около—воткнутый красный флаг, тут же горел костер и у костра дежурил Екимко-Бог—сторожил труп и красный флаг. В волисполкоме на полу валялась записка Федора Петровича: «Верю, что не сгниют мои кости, как мир взорвется, чтоб быть обновленным. Верю, и кости мои будут взрываться и будут обновленными. Миру передайте триста взрывов и триста обновлений — путь катастрофы». Маруся утром ехала из деревни, и было солнце, и были травы, и была ра-: дость, только деревня на лице солнца и трав—была, как скорбь.