Сибирские огни, 1926, № 4

взмахи рук, и от этого стлался мягкий топот ребячьих ног и задорный свист. По улицам деревни сыпался звон бубенцов. Звон все ярчей, и топот ко­ пыт слышней, и сквозь бубенцы лихой выкрик, и за топотом копыт из улицы вывернулся тарантас, и в бренчаньи, в выстуке колес тарантас подкатил к волисполкому; мяч в испуге упал на землю не швырнутый в дуги, и ребятишки от лихости лошадиной смех смяли в колобки торопливых говоров. Из тарантаса выпрыгнул финагент, з а ним девушка. Финагент отхва­ тывал словами: — Вот и мы. Вот и моя жена,—указывал на девушку.—Женился, брат. Сейчас из церкви,—обернувшись к волпреду кричал.—Эй, ты, записывай нас. Женился. Обвенчался. Поп—тесть, как не венчаться. Трын-трава. Обвенчал­ ся, и вся недолга. А, мол, комиссар был. Нет, брат, политика теперь другая. К дому ближе надо. По закону, чтобы крепчей. Подошла Маруся и финагент: — Мое уваженье. Женился. Обвенчался. Домом жить. Домом. Тесть— поп, зять—дьячек будет. А раньше коммунистом был. Ал-ли-лу-у-у-и-я! Дела, брат, мое уважение. Проворный голос покрыл выкрик финагента: — Комиссар женился. Венчался. Комиссар дьячком станет. Ж-женился. Домом жить, собачью крышу комиссару захотелось. Деток под крышей де­ лать, поповичей плодить... Когда повернулись, сзади стоял Федор Петрович, который от глаз людей гнулся и торопливо говорил: — Я это так-так-так. Запишите его, запишите. В Загс человек при­ шел, нельзя отказать человеку. Так-так-так. Был час дня, и в час дня был перевал от утра к ночи. Шла Маруся по улице деревни с головой опущенной, и что ни шаг, то казалось Марусе, что улица деревни цепляется за ноги всей деревенской тя жестью, и казалось, что тяжесть к ногам липла, как глина, размоченная не­ дельными дождями, и казалось, что на плечах висит груз деревенской улицы и нет тех усилий, которыми можно освободиться от груза, и тут1же в голове мысль: что, если бы нашелся такой строитель, который бы мог построить де­ ревенские улицы с переулками по новому графлению... После регистрации загсовой молодые, обвенчанные и записанные, под взглядами Федора Петровича вышли из волисполкома, и на улице молодой свистнул свадебным посвистом, выкрикнул лихим покриком и в тарантасе ши­ нами резал деревенские улицы, и вдрызг рыли копыта дорогу, и был еще свист, еще сумасшедший размах колес, и свадебный воз гулом будил деревню. В волисполкоме Федор Петрович взял газету, зашел в угол, поставил та ­ буретку и вытянул спину в напряжении шевелящихся бровей. Один, в тишине раскрытого волисполкома, сидел Федор Петрович. Шла Маруся по улице, и в голове перепутывались, извивались, росли де­ ревенские урщы, и были они, как думы, и путались в голове ее деревенские думы с деревенскими улицами. Вспомнила закон этих дум и улиц, и что сверх этих дум величина воображаемая, и что перестройка деревни по новым планам—это уже не от дум деревенских и не от улиц деревенских. Шагала, и когда была на середине улицы, из одного двора выловила ухом широкое и грустное. Го-ло-ва-аль ты м-а-ая у-у-у-да-ла-а-я, дои-го-ль бу-у-ду-у те-е-оя-а я но-о-си-ить...