Сибирские огни, 1926, № 4

— З а тобой послали. Шумят. Набилось полным-полно в волость. Писаря им давай. Носы дерут. Иди. Оставил недостроганной грабельную головку, а тут волпредиха из амбара.1' — Пошел. Все рушится, валится—он в волость. Пошел. Иди, иди ждут тебя там^? « Волпред, обваренный наговором бабы, молчал, а она: — Хоть бы тюкнул раз топором. Во все лето палец о палец не стук­ нул. Пропала вчера одна курица. Проворонил. Волпред дулся, надувал нарочито щеки, чтоб щеки расплылись за уши, закрыли бы уши от злого наговора: рушится, валится, валится, рушится. И так молча натягивал пиджак, с локтями прорванными—праздничный был, камлотовый—и выкатился волпред из ворот под ударами языка бабы и толь­ ко-только успел вкатиться в волисполком, как бабы-воронье, али галки—сели ему на язык, на уши, на голову и з а бабами мужики: гам, шум, шепот. Стеша разорвалась на середине исполкома: — Нам надо одно, штоб наши мужья, когда пришли с войны домой, не помыкали нами. Вчера Авдотью Григорий Долгих беспричинно избил, севодни беспричинно тиранил по утру. Мой муж изгаляется надо мной. Не так сту­ паешь, рук не умеешь носить, волосы по-бабски. Им, говорят, надо по-образо- ванному. Кулигин бил свою жену—она ево подожгла. А Кочкин в озере уто­ пил свою бабу. Оне нас зовут блядями, а сами што делали? А вон на той не­ деле Стрепов свою бабу зубами исприрвал. Оне там ходили, лодырей гоняли, а мы им хозяйство содержали. Теперь, когда пришли, рук не могут марать. Баба—ставь самовар, баба—пеки хлеб, баба— управляй скотину, баба— на покос, на пашню—пахать, боронить, а они-то чертово лыко на солнышке драть! Нам гумагу надо, штоб мужик был посмирней. — Суд, суд устроим. Фома Толкач за Стешей: — Мир честной! Где же было, чтоб на поруганье тело отдавать? До нитки, до заплаты украдено на телеги. Посрамленье. Судите судом, ежели ви­ новат. От огня не уцелеет—от вора уцелеет. А тут, как огонь. Мерина, теле­ ги. Мир честной, заступись. Провина моя— не скрываю. Да смиловитесь. Кровь высохла. Своими глазами ростил. А Стеша выталкивала Дуню из толпы, голосила: — Осрамить их надо. Все та, што из городу, сука! Фискует она. Она и мужей соблазняет. Григорий из-за ее бил Дуню. Осрамим одну—узнают все. Миром осрамим. Все хочут жить. Осрамим. В волисполкоме было так, а на дворе волпреда жена его, сжимая зубами губы до боли, почесывала тремя пальцами правой руки левое бедро, шевельну­ лась и выкатила из-под сарая телегу, бросила на телегу косу; запрягла лошадь; баба копалась под сараем и случайно в углу, копнув ногой, вырыла убитую вчера курицу и стояла над курицей, сжимая зубами губы до боли; бросила ку­ рицу на телегу; смотрела на убитую, схватила возжи, дернула рыжую лошадь изо всех бабьих разоренных сил и выкатилась из двора, и рыжая лошадь пер­ ла по улице бабу разоренную и с ней на телеге околелую курицу; колесами телега сердила бабу, выхрипывая: — Во-зить-да-не-вы-во-зить, во-зить-да-не-вы-во-зить. Председательша не затворила ворот двора, не затворила дверей домиш­ ки, и с улицы свиньи в незатворенные ворота; почухав бирюками, вперлись свиньи в незапертые двери; свиньи хозяйничали в избе, стол опрокинув, со