Сибирские огни, 1926, № 4

— Сам строю. — А зачем сам? — А кто будет? — А нанял бы. — Тебя? — Меня! Для меня поважнее работа. — Ты лодырь? — А ты кто? — Лодырь. — Оба лодыри? — Оба лодыри. Финагент замолчал, говорил только потому, что пробовал свой язык и развязывал язык волпреду, и начал издалека, чтоб под’ехать ближе, но на се­ редине пути осекся: спица из оси разговора выпала; волпред оглядывался в угол зарытой курицы и утерянную спицу не натужился поднять, а финагент на телеге без колеса рванулся: — Она у тебя. Эта, которая приехала с ведомостями из города? — У меня. Тебе зачем? Телега финагента на трех колесах скрипела в мольбе: — Знаешь, ты будешь вечным другом. Потолкуй с ней. Поговори с ней. Я в ее того... влюбился. Сговори ее за меня замуж. Смучился без жены. А го ­ сударственному человеку в беспорядке нынче нельзя. Жалованья, скажи ей, у меня хватит. А то, знаешь,—молила телега финагента без спицы в оси, мо­ лила дорогу не по этой дороге потерянную найти спицу. Волпред гаркнул, как петух: — Одурел, парень. — Что смеешься— говорю правду. — А это что? — Грабли. — Умеешь делать? — Умею. — А к чему они теперь? — Сенокос на носу. — Сделаешь грабли—скажу. — Сделаю, сделаю десять граблей. Смучился без жены. Ведь ты пойми, государственному человеку... — А это что? — Долото. — А какое оно? — Тупое. Волпред хохотал, его короткое туловище садилось на чурбак, подни­ малось и хохотало: — Нутро ты мое надорвал. — А какое долото-то? — Тупое. — Пойми, ты сам тупое долото. А плохая снасть доброе дерево портит. На чурбаке сидел волпред, строгал грабельные головки, смеялся не раз­ жимая губ, и руки с молотком падали в колени: — Жениться захотел, чуть не плачет. Вот я распоряжаюсь волостью— курицу убил, тоже чуть не плачу.