Сибирские огни, 1926, № 4

его тычка, длинная и книзу злая борода; телеги остановились на меже, и Фома Толкач волмком кружил между них: — Меряйте, меряйте чужие полосы. Чтоб мне подохнуть на сем месте, если есть клочек лишнего. Меряйте, меряйте я не жалею. Своими руками па­ хал, своими пальцами сеял, своими глазами выращивал. Весь труд мой здесь Все, все добро тут. Мужики гнули спины в перемере полосы и на углу полосы, высчитывая, остановились: Фома Толкач высчитывал площадь ему одному известным спо­ собом; финагент и волпред помножили площадь в уме, Маруся стояла с бу­ мажкой и карандашом; Федор Петрович, не спуская глаз с Фомы, застыл, а Фома пригибал пальцы один к другому, выговаривая: — Один загон пол осьминника. Одна чать. Два заезда—осьминник. Че­ тыре чати,— когда согнул все пальцы, махал рукой: — Лишку нет. Лишку нет. Федора Петровича прорвало: — Нет, есть лишки. Лишки есть. Скрытое есть. Если их проведешь, то меня нет, не проведешь. Что делал ночь? Сколько ты перепахал за ночь? Украл у себя-ж. Фома Толкач опешил, у финагента слетел с головы картуз, Мару­ ся держала клочек бумажки и водила, водила карандашом по бумажке, вол­ пред наклонился к ногам и ладонями стирал с сапог пыль. Роща робкая, пугливая разбежалась с холма, а навстречу бесстыжее го­ лое поле, и роща в беге завернулась, перемешалась и так перед широким по­ лем обмерла, переплетаясь кореньями; возле рощи земля пухлая, вздобренная мужичьей холей, и там сочная была в наливе рожь, от ветра играющая сини­ ми волнами метелок; ночью Фома Толкач десять раз обегал эту рожь, схоро­ ненную возле пристыженного леса, и с восходом солнца в злобе рычал на ме­ же, увидев истоптанное, изрытое поле, охапанное лошадиным ртом. Финагент, волпред, Фома, Федор Петрович и Маруся стояли на меже бесстыже изрыто­ го поля, и муть наплывала им в головы, и потому Федор Петрович гаркнул на мужика: — Вставай, подлец, на колени! Целуй эту землю! Говори, негодяй: це­ лую тебя, родную, трудовую,— и Фома встал на колени и поцеловал полосу и когда поцеловал, то заныло у всех в костях, и сердца всех качнулись в страш­ ной муке... Когда ехали в деревню, Федор Петрович говорил: — Злоба. Смириться нельзя. Нужно под коров, под лошадей, под иму­ щество ударить. Только в одного и по всем пойдет звон. Раз злоба, так злоба. А не жаль, не жаль, не жаль ему. Чортову дань платил. А что ты, что ты ста­ нешь делать... IV. Адам Михайлович и пьяный и в каталажке; волостной секретарь за Ада­ мом Михайловичем засунул дверь большим деревянным засовом, изругался: — Сиди, поляк—солены уши. И вот он лежал на полу, где в вершок пыль: с зимы в каталажку никого залезала не то мысль, похожая на таракана, не то таракан, похожий ка мысль; морщился лоб Адама Михайловича, и он от какого-то большого горя и, на­