Сибирские огни, 1926, № 4

— Так это, Екимко, маленький социализм. Слышишь? Вместе рабо­ тать и вместе жить. Все сообща. Слышишь ты? — У-гу. — Екимко, ты не знаешь, какое время придет? — У-гу. — А что трудно сейчас? Это дли того, чтоб показать, какая скверная жизнь сейчас и какая хорошая будет потом. Слышишь, ты не знаешь, что потом будет? — У-гу. — Екимко, ты подумай только. Но Екимко-Бог уснул. Когда стихло все и замерло, когда звезды тают в теплом дыхании но­ чи—вновь Федора Петровича захлестнуло томление, и он разбудил Екимко: сели к костру; Федор Петрович подбрасывал хворосту, Екимко тянулся спро­ сонья и вертел цыгарку, и вот в это время Федор Петрович на коленях под­ полз к Екимко и просил его не спать, просил его выслушать и просил не сердиться. Екимко затянулся цыгаркой, сошлепал губами и стал слушать. Федор Петрович говорил много и о том, что он состарился, и о том, что он был молод, испытал много, что он долго жил в городах, сидел в тюрьме и убежал и пятнадцать лет шлялся за границей. Федор Петрович говорил, что видел Германию, жил в Берлине, где мылом моют улицы, был в Будапеште, в Бухаресте, в Вене, где видел людей—тех, которые сейчас правят государ­ ством нашим. Он сказал Екимко, что скоро весь мир поднимется и скоро весь мир будет жить по-новому и что деревня будет новой... Оборвав речь, Федор Петрович пошевелил Екимко, который покачивался и тянул цыгар­ ку,—Федор Петрович еще раз попросил его выслушать и рассказал, как он убежал из тюрьмы при переводе его этапом, и что он, когда сидел в тюрьме, и когда бежал, и когда был заграницей—говорил самому себе: — Жить, жить, жить надо. Надо всем жить. Все хочут жить. Федор Петрович указывал на небо и говорил: — И оно тоже живет,—указывал на звезды,—и они тоже живут. И озе­ ро живет, земля и солнце и все, что на земле и вверху нас—все живет. Стыдно человеку умирать, стыдно человеку болеть. Екимко крутил головой направо и налево и вверх и соглашался с тем, что все живет. Потом Федор Петрович сказал: — Я безродный и бездомный. У меня нет ночлега. И потому все люди мне родные и ты, Екимко, мне родной. И все люди мне родные. А сегодня я пере­ жил особенный день. Екимко, ты слушай меня. Та девушка, что приехала в деревню, она, Екимко, моя дочь. Ты слышишь, ко мне приехала дочь. И я се­ годня счастлив, Екимко! И он рассказал о приметах девушки: о волосах ее, о носе, о глазах и так, что Екимко поверил: инструктор по продналогу действительно дочь Фе­ дора Петровича. Но уже утром Федор Петрович сказал Екимко, чтоб он не верил, что инструктор по продналогу его дочь, что у Федора Петровича, как у революционера, все люди, с которыми он работает, живет—его братья, его родня, а что вся молодежь—это его сыновья и дочери. И вот приехала одна девушка в деревню, которая конфискует мужиков за скрытые пашни, что ее мужики ненавидят, что еще неизвестно, что с нею сделают мужики, и что ин­ структор—вот поэтому самому— и дочь Федера Петровича. И он все им вы­ сказанное заключил тем, что он бездомный, но может жить во всех домах, что он безродный, но все люди его братья, он бездетный, но все дети—его дети и