Сибирские огни, 1926, № 4

кровь; озеро бурное—скорбь мужичья, и поля, которые поражены безроди- ем,— печаль его. Фома Толкач, переводя глаза от озера, начал: — Федор Петрович, как ты человек бывалый, к тебе и' на-досуд при­ шли. Мы не противу жизни. Мы хочем все по-хорошему и по-ладному. Если насчет налогов, то ничего. А вот насчет сохи и поля, как их хотят зафиско вать, так мы уж будем изобиждены до крови. И финагент как увидит ково, так за шиворот и до волости. А это не положение, чтоб при новом порядке да до волости и до полного отбору в хозяйстве... Ни лошади корма и ни че­ ловеку хлеба. И лошадь и та дохнет, а человек— не лошадь... Федор Петрович опустил голову и, казалось, не слушал—лишь жилка на правом виске прыгала; Маруся сидела на носу лодки, и Фома, вырвав из подбородка тычку, кинулся на нее: — Зачем шлют-то? Это у такой и в подчинение! Вся волость в над­ рыв. Бумаг навезла. Она зафискует! А вот ежели народ зауросит? Маруся была закружена, длинная тычка Фомы Толкача прыгала в воз­ духе и свистела, и Екимко-Бог к Федору Петровичу: — Угробят девку. Федор Петрович приподнялся на носках солдатских ботинок, раздер­ нул губы: — Тише ты там. Руки придержи, придержи их! Если на совет пришел, так совету и жди,—мужики отхлынули от Маруси, закружили Федора Пет­ ровича: — Разе я не родной деревне. Разе я не за деревню шел двадцать лет. Разе не з а деревню узнал и централки? Я знаю—Фома надломил хребет от работы. А кто живет не в работе? Правду, так правду. Фома скрыл полосы, теперь боитСя Фома. Совет мой: не скрывай, а говори правду. Раз говорят, что скрытые конфискуют—не надо скрывать. Мужики—те, что были в хвосте, отвернулись и побрели, те, что в сре­ дине, почесывая холки, повернулись к озеру и потом гоже пошли. Екимко-Бог собирал сети, выкрикивал: — Гусь-от: под-берег-плыть, селезень: так-да-и-так, а индкж-от: ... -мне-там -делать... Маруся приросла к Федору Петровичу, который, не договорив, повер­ нулся и пошел с Марусей, и когда вышли на курган, видели: Фома Толкач стоял на том же месте, разодрав ноги и тычкой подпирал в подбородок; у Федора Петровича не то от загара, не то от гнева лысина была бурая и лицо бурое. Курган. Закатное солнце ломало лучи над озером. И опять в упор, пытливо, лукаво и хитро смотрел Федор Петрович в глаза девушки и, взяв ее руку, говорил: — А радостно! Солнцем живем. Им одним. И потому радостно,—по­ жал руку ее и растерянно лепетал:—Вы не обращайте внимания. Я старик, приехал на отдых. А разве здесь отдохнешь. Просьба сегодня, заявление завтра, там жалобы, там советы и так изо-дня-в-день. А солнцем живем. Им одним, родная моя... А радостно, радостно— солнцем дышим... И Маруся смотрела на озеро, на солнце и выплывало откуда-то, как ту­ ман, что она где-то, давно-давно, видела громадное озеро и дым, видела птиц—множество их и еще, кажется, человека помнит в соломенной шляпе,