Сибирские огни, 1926, № 4

Фома Толкач дома вышил квасу, надернул армяк, за пазуху сунул три луковицы и с длинной тычкой в руках пошел по соседям, перевешивался че­ рез заборы, иль в створные окна проваливался головой, хрипел: — И што будет с нами? Сеяли, пахали, ан, там зафискуют! Идем до лодок на озеро. Там договорим. Насчет сохи, насчет пашни мы скажем слово. Федор Петрович поможет. Там он, у лодок. Возле прясла, босиком, а то и в пимах, а то и в броднях, следом за Фомой потянулись из деревни мужики, кряхтели, размахивали тяжело ру­ ками и сдвигали брови к носу, и на перекрестке, где только стояла Маруся, Фома Толкач вымахнул: — Вон туда крой. Вон— там. Курганы над озерами и воздух, как пена зелени, и оттого грудь на курганах шире, шире и от трав покойная радость. Руки заломив над голо­ вой, стояла Маруся не в силе сдвинуться с места: как хорошо, закрыв глаза, выть солнцу; как хорошо, заткнув уши, аукать озеру и, упав на землю, как хорошо обнимать травы. Федор Петрович на берегу озера растягивал сети, чинил. Была буря в прошлую ночь, нагнала в сети камыша, изломала сети. Мастер рыбачить Фе­ дор Петрович, и погода ясная, и нужно спешить, но дрожат руки его, и глаза застилаются: девушка, финагент, мужик; большие круглые глаза девичьи, мужик на коленях, вой и удар финагента в плечо мужика, и жгло, и стиски­ вало недоуменьем Федора Петровича, и потому руки его дрожали, и потому он от сетей глаза откидывал на озеро, которое как зеркало с отраженным покоем небес. На днище лодки, подобрав ноги под себя, сидел Екимко-Бог-Носко- вой -Веры (прозвище такое ему дали з а то, что пьяный Екимко колотил себя в грудь, орал: «Я сам себе бог, а как фамилия моя Носков, то это и есть моя вера»). Сидел Екимко, раскачивался и сам с собою рассуждал: — Как это меня не задавила холера. А все это потому, што я ее не боюсь. Кто копал могилы в холерное время? Я! И потом меня то-ж не убили при восстании. Завяз в снегу и бегла лошаденка, я причепился за хвост, и она вытащила. И потом уж громко: — Слышь, Федор Петрович, я тебе петрушку расскажу: «Был раз пти­ чий праздник. Гусь да селезень, да индюк напились пьяными. Потом захо ­ тели на речку пойти и в разговоры пустились. Селезень согласился: так-дак- и-так, так-дак-и-так; гусь сразу же гаркнул: под-тот-берег-плыть, под-тот- берег-плыть, а индюк: ...мне-там-делать-я-там-был. Федор Петрович промолчал, ЕКимко за то обиделся и через голову пе­ релетел на другую сторону лодки и, увидев на берегу Марусю, замахал ру­ ками и закричал: — Суда, суда стегай,—и Федору Петровичу:—вон та, што полосы от­ бирать приехала. Когда Маруся подходила к лодкам, с другой стороны к лодкам же под­ ходили мужики и впереди всех Фома Толкач, длинную тычку, когда подошел, упер в свой подбородок, а глаза его ушли в озеро, мужики также глазами уходили в озеро: любит мужичья душа озеро, когда оно недвижно, когда оно зеркально в переливе голубизны—любо такое озеро мужику; любит сердце мужичье ширину полей, и когда они неколыхаемы— в оадости замирает его