Сибирские огни, 1926, № 4

Шарахнулся сход. Ухнул. Снова стих. В соседней избе заверещал ре-, бенок... * / — Бог с тобой, Петро!—-вырвалось у кого-то надтреснуто:—Опом­ нись! В тюрьму—страшно сказать!—садишь Данилушку... — В тюрьму?—ерзнул Петро.—А хотя! Тюрьма теперь богадельна. Год посидит—выпустят. Сказано—зуб за зуб... — Врет он! Тьму вам на глаза наводит!—крикнул Ванька, но его услыхал только сам Петро: — А коль так, решайте, как знаете. Только, попомните тогда,—рез­ нул он по Ваньке глазом. И пошел со схода. Снова долгая плыла минута, захлебнувшись в криках, в ругани дикой, в страшном, слепом смятении. — Остановить его!—орали Петру вслед. — Пущай прется!—отвечали другие:—мироед! Кровь из человека для него выпить—самый пустяк... — А нашу кровь не пустяк пьют? — Ну, и вались к матери!.. — Не хотам!— орали одни. — Хо-ти-им!—отвечали другие:—жалаем!.. — То, Ванька Петра прогнал. Сказал ему—он и ушел... — Ванька? A-а! Опять он, сволочь?.. И тогда всем сходом, всей полновесной, недоуменной злобой обруши­ лись на парня. Тот у стены стоял бледный, в скошенные челюсти готов был сорваться крик. — Мир-от он, видишь... Куды противу него пойдешь? Так уж коли... Спас Ваньку Прокл. В самое время крикнул: — Братцы, на пируху пора! Дормидон-от седни ого-о!.. И как водой всех полило. Разом отхлынули от парня... Со схода Данилу вели под руки. Шел он высокий и рыжий, как рыж был сам день, и в глазах его светились бисеринки— слезы. Только раз, у пожарища, остановился, как вкопанный, будто проснулся от сна, и, опустив голову, прошептал: — Братцы!.. Что-ж, братцы!.. Бить самому себя?.. Бить велите?.. — Не бить, а земле послужить,—ответствовала деревня, и Данило снова отдавался ее приговору и шел дальше. — Только бы вымыться мне,—шептал он:—да рубаху чистую... Сильно обовшивел я весь. Средь пожарища, рядом с избой Дормидоновой, на широком рядне, брошенном прямо на угли,:—боченок перегону, мясо жареное, кружки,—це­ лое пиршество—благодарность Дормидонова, что отстояли избу его от по­ жара. Сам Дормидон на улицу не выглядывал, молился. Манька лежала в зем­ лянке Ванькиной. Около постели ее суетились старухи, шептали наговоры, с угля спрыскивали. Шпильку кой-как извлекли, и лежала после этого Мань­ ка дурная, родных не узнавала, только, когда Мавру увидала, вскрикнула, залаяла на нее по-собачьи. Пили в этот день всей улицей. Постепенно подтягивались мужики из-за лога, приносили самогонку в бутылках, четвертях. Пьяные крики, песни, ру­ гань тонули в лае собак, в вое баб, которых уже успели поколотить расхо­ дившиеся пьяные в лоск хозяева.