Сибирские огни, 1926, № 4

— И как на грех ни Гаврика, ни другого кого нет,—сам с собой рас­ суждал Ванька. Хмуро высчитывал часы до караула. Часов оставалось не­ много... В кухне горел огонь. На скамье сидела Мавра—сестра Дормидонова— старая пустельга и бобылка. В углу Дормидон, при свете лампадьи, читал биб­ лию. От него на Мавру ложилась лохматая тень. Мавра походила на черную хворо-нахохлившуюся птицу,—и платок ее, нахлобученный на лоб, и сбитая на плечи поддевка еще более увеличивали сходство. Сжалось Манькино сердце. Забродило предчувствиями. Долго не реша­ лась выпустить из рук дверную скобу. — Назад!... назад!..—шептало внутри, и руки сами собой тихонько отжимали дверь. Дернулась Мавра. Оглянулась на Маньку: — Проходи, проходи, голоба. Чо стоишь-то?.. Не в чужой дом при­ шла—к отцу родному. При этих словах крякнул, будто надломился, Дормидон, встал и боком пошел к Маньке. — Беги!—стукнуло сердце... Сильные руки втянули ее в избу. — Стерва-а!.. С парнями блудить?.. Отца позорить?.. Взвизгнула Манька. Дормидонов кулак сбил ее на пол... Связывали возжей. Это еще слышала Манька. И как Мавра звенела самоварной трубой—слышала. Мелькнула в голове неумолимая догадка. Го­ лова от нее закружилась, будто одервенела. Сквозь сон слова различила: — Ты не бойся, голубь. Долго ли мне!.Много я девкам греха покрыла... п-и... Бог милует, терпят... V. Крадется ночь полями и лесом, и водами, как ласковый тихий зверь. Не земля под ногой—бархатная черная перина, и река на ней—румянощекая красавица с трепетными жемчугами в косах. Такими ночами особенно жар­ ко целуются в лесу деревья. Листва на них звонко трепещет, как девичьи губы, и в сладострастных конвульсиях замирают ветви, посылая в небо го­ рячий и последний любовный вздох. Земля слушает их и молчит. Так любит лес, но не так любят люди... Люди запираются в душные избы, закрывают тела потом пропахшей одеждой и любятся боязливо, как совы, боящиеся дневного света. Людям запрещают любить, как лес любит, люди же. Самые тихие ночи для человека приносят беды—и беды задумывает и творит человек ночами. В тихую ночь засыпает человечий разум, уходит совесть и шаршавые в шаршавую душу заползают страхи. В тихие ночи избы молчат, как речная глубь, и только сверчки не боятся в избах начинать и заканчивать одно­ звучную песню: — Чи-пи-чи-ли-пи-чи-ли... ... У костра ночь напитана запахом прелой земли, дымом и вязью бес­ конечных разговоров. Звонко трещат дрова. Огонь синь и красив, как утро. Пеплом валятся на костер из темных недр бабочки. Смотришь, как горят они, и в голову текут думы—тянутся, сгорают думы-бабочки на кострах че­