Сибирские огни, 1926, № 4
— Не отдам тебя... Мой!.. Милый ты, любый!.. — Не отдавай, Мань... До осени доживем, а там уж... Жив человек не пропадает... Слышь, Мань?.. — Слышу... И лаской обрывает его слова... Низко над грудыо склонились глаза Ванькины. Целый мир в тех гла зах для Маньки. Играла рука ее в непокорной кудрявой челке. Где-то вверху убаюкивающие сказки шептала листва. Захлебывались, неистовствовали куз- нечьи хоры. Захлебывалось, неистовствовало Манькино сердце. Над Манькой шла ночь—короткая, чуткая, звонкая, как гусли. Сквозь листву смотрели на Маньку звезды. Месяц увивал березы в серебряные ленты лучей, и стояли они прекрасные и юные—толпа подружек, когда собираются они на последний девишник. Не заметила Манька, как вышло оно. Захлебнулась. Ринулась с гологою в любовный праздник. ...Обратно шла она медленная и спокойная, как река. Чудно и стыдливо отдавался в ней Ванькин голос. Все, что говорил он о городе ._9 рабочих, о каких-то союзах, неслыханных Манькой, о всяческой ж и з ь ц л '^ ^ ^ д—все, это шло издали откуда-то, невзначай. Важное, понятное vnp'5|jS$^-Kuy4}pk Маньки—в кровь, в тело ее— и говорить о том дико, да Ванька на берегу рыл землянку. У Дормидона новый появился батрак— Данило. Знал бы Дормидон правду настоящую про Манькину вольную свадь бу, не то запел бы. Но он даже и не подозревал ничего. А когда на место Ванькино удалось Данилу нанять, совсем почувство вал себя хорошо и даже на упреки Петровы внимания не обратил: — Тебе, может, и враг он, а мне услугу большую сослужил. Тоже и с Ванькой возиться не сладко... А случилось с Данилой так. Люди уже снопы с поля сваживали и каждый торопился смолотить себе первого новенького хлебца. У кого оно и за баловство шло, а у кого и вправ ду есть было нечего. Данило не только не имел чего есть, но, к тому же, преследуемый за долги Петровыми родственниками и друзьями, совсем в трудное положение впал,—хоть из деревни прячься! В такие поры не только ко врагу своему в батраки наймешься, а и к сатане попадешь—рад станешь, только возьми. — Хлебец у меня... Две копенки,—канючил он у Дормидона, зайдя к нему в кзбу:—обмолоти, сделай милость... Не попомни прежнего зла... А Дорэдидон сообразил сразу: «Вот кого на место Ваньки!..». Для при лику поломался: — Басурманам мы не молотим. Машину тобой запоганишь. В избу пришел, лба не перекрестил... Чего уж!.. Данило закхекал , замесил ногами и, между прочим, снял шапку и пе рекрестился.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2