Сибирские огни, 1926, № 4

лоьным преступником, лишь задумавшим использовать для своих преступных целей мысль о тайном обществе» (стр. 29). Не все стороны дела освещены в работе В. Петро­ ва, принять его вывод в целом, пожалуй, еще преждевременно, но еще менее убеж­ дает нас аргументация Кубалова. Автор усиленно подчеркивает связь Ку- чевского с декабристами; отрицательное суждение о Кучевском Завалишина он оп­ ровергает и точно также не придает ни­ какого значения свидетельству Якушкина, который самым решительным образом от­ межевывает Кучевского от декабристов. Но, если и можно отмахнуться от показа­ ния Завалишина (хотя это также вызыва­ ет возражения), то такой метод, конечно, абсолютно недопустим по отношению к Якушкину. Якушкин, быть может, наиболее принципиальный из всех декабристов, строгий к себе и другим, воплощенная со­ весть декабристов—в своих суждениях и оценках всегда сознателен и осторожен. И его отношение к Кучевскому представля­ ется нам более показательным, чем дружба легкомысленного Артамона Муравьева или скромного и ограниченного А. Беляева. Оболенский же и Бобрищев-Пушкин руко­ водствовались в жизни высоко понимаемы­ ми ими принципами христианской морали, заставлявшей их с особой силой останав­ ливать свое внимание на «малых сих» и дарить их всех своей дружбой. Отношения же Кучевского с Трубецким ни в коем случае не свидетельствуют о дружеском их характере. *) Кубалов беспрерывно говорит о «добро­ те» Кучевского, «мягком, отзывчивом серд­ це», о «высоких запросах его духа» о принципиальной и упорной ненависти к самодержавию и т. д. Мы искренно недо­ умеваем: на основании каких источников интерпретирует таким образом автор лич­ ность Кучевского? Единственным основа­ нием до некоторой степени (и то, очень слабой), дающим право для такой харак­ теристики душевных свойств Кучевского («доброта», «мягкость») могут явиться письма Е. Оболенского,—но нужно же знать исключительную душевную мягкость и нежность последнего, при свете которых чуть ли не все люди рисовались ему в идеальном свете. По письмам Оболенского, *) Кубалов ни одним словом не упоми­ нает о свидетельстве Штейнгеля, между тем оно очень категорично: «Кучевский— бывший майор Астраханского гарнизона, осужденный за намерение поджечь и раз­ грабить город, дошел до Нерчинских руд­ ников, но после несчастной истории Суха­ нова соединен в Чите с государственными преступниками и с ними перешел в Пет- В овский завод». Следует подчеркнуть, что Лтейнгель был и по методу изложения и по манере мысли историком. можно характеризовать только самого Оболенского, ьо никак не его корреспон­ дента. Вообще, переписка, опубликованая Ку- баловым (большая часть писем уже была напечатана ранее Н. С. Романовым в «Тру­ дах Иркутской Ученой Архивной Комис­ сии», т. II), рисует Кучевского в очень непривлекательном виде. Главной темой его писем служат просьбы о пособии, по­ рою, как можно судить по ответам Тру­ бецкого, весьма бесцеремонные и назойли­ вые. Резкая отповедь Трубецкого и весь тон его писем ни в коем случае не дают повода, чтоб заподозрить их автора в вы­ сокой оценке личности своего корреспон­ дента. Более всего нам непонятны те основания, по которым автор решается говорить о сознательной ненависти Кучевского к са­ модержавию, его принципиальности и пр. Б. Г. Кубалов особенно подчеркивает тот факт, что, несмотря на советы многих де­ кабристов, Кучевский ни разу не обращал­ ся к власти с просьбами о переводе и т. п. «Он—пишет автор—не пожелал обращать­ ся с просьбами к представителям той вла­ сти, которую он в корне отрицал». Такдя интерпретация кажется нам слиш­ ком суб‘ективной. В изображении автора Кучевский представляется принципиальнее всех декабристов—принципиальнее Горба- ческого, Пущина, самого Якушкина... Не слишком ли. это? Напрашивается иное об'- яснение: Кучевскому было невыгодно вся­ кое запоминание властям о себе, это по­ вело бы к неминуемому обращению к его делу, могло вскрыться его подлинное прош­ лое, а это—в свою очередь—отдалило бы от него его благодетелей—декабристов, в доверие которых он так искусно сумел втереться. В истории нашей политической каторги такие случаи бывали неоднократ­ но. Но так или иначе, астраханское дело и личности его участников еще подлежат дальнейшему изучению и с этой стороны. Заострение вопроса, сделанное обоими ис­ следователями, очень полезно. Статья М. Муравьева «Идея временного правительства у декабристов» является сводкой имеющегося материала и мало чем пополняет наши сведения об этом моменте движения; вторая же его статья об Арта- моне Муравьеве—представляется слишком односторонней, и ни в коем случае не мо­ жет быть признана подлинной характери­ стикой этого деятеля, на имени которого ле­ жит значительная доля ответственности за неудачу Сергея Муравьева. Также за­ тушеваны и многие характерные черточки его сибирского быта (сравните письма Вадковского, опубликованные в сборнике Оксмана и Модзалевского). И. Звавич публикует несколько архив­ ных документов, относящихся к истории неудачной попытки русского правительства