Сибирские огни, 1926, № 4

том, что надо было заострить свои вкусы, мысли и симпатии так, чтобы уло­ жить их именно в три книги, т. е. взять самое излюбленное или то, что пред­ ставляется самым интересным. С улыбкой вспоминая теперь эту игру, думаю все же, что ядро в ней бышо здоровое. Оно требовало определенности, било по эклектизму. У каждого из нас должны быть две-три наиболее любимых книги (или два, три автора), наше тяготение к которым столь велико, что они словно стали органической частья нашего «Я». Тоска по книге... Подчас даже не по книге, а просто по печатному знаку... Помню, в первый год империалистической войны пришлось мне целые сутки провести на маленькой глухой железнодорожной станции. В моем слу­ чайном багаже не оказалось ни газеты, ни книги. Тщетно я искал их и на станции. Была осень, шел бесконечный дождь. Через каждые два-три часа гро­ хотали шумные и медлительные воинские поезда— эшелоны: на фронте на­ чалось наступление и усиленно катились туда резервы. Именно катились. Скатывались словно в пропасть.;. Как волна, прокатывался поезд и исчезал. Я несколько раз прочитал все об’явления и расписание, какие висели на стенах крошечного пассажир­ ского зала, в коридорах и на дверях. Нашел клочек старой газеты под лавкой и тоже прочитал несколько раз, потом пробовал читать в обратном поряд­ ке— получалось бессмысленно, но забавно. Пересчитал количество крупных букв в об’явлениях... Тогда я задал себе вопрос: что же именно мне надо? И ответил так : все-равно, лишь бы это были печатные строки. В жаркий день так хочется пить, как мне хотелось читать. Это не была скука, нет; впервьге в жизни я ощутил тогда почти физическую тоску современного человека по печатному знаку, словно какое-то шестое чувство, еще многим чуждое. Тоска по книге... Революционер, не однажды при царском режиме сидевший по тюрьмам, говорил мне: — Нигде с такой жадностью не читал я книг, как в тюрьмах, и осо бенно в одиночках. Не говорю уже о книгах серьезных, о хорошей беллетри­ стике— тяга к таким книгам понятна всегда и везде. Но случалось, что нельзя было достать ничего, кроме «Руководства к руководству», старого календаря или бульварного романа. Порой меня, как гоголевского Петрушку, занимал самый процесс чтения. Теперь смешно об этом вспомнить, но тогда... Гово­ рят, что во время голода люди жуют сыромятные ремни и чувствуют при этом некоторое облегчение. Очевидно, во время интеллектуального, духов­ ного голода, тоже можно жевать сыромятные ремни, только литературные. Не свидетельствует ли это о том, что духовная пища становится столь-же ««обходима человеку, как материальная— или как воздух... Вспоминается и еще один рассказ. Действующим лицом в нем был культработник и поэт Р., подпольный революционер при Колчаке, красный партизан из знаменитого Степно-Баджейского района в Сибири. Когда пар­ тизанам, под напором чехословацких и иных белых отрядов, пришлось мно­ готысячной толпой отступать в тайгу и пробиваться чрез ее дремучие дебри