Сибирские огни, 1926, № 1 — 2

— Да, думаю, чорт тебе, поп, товарищем был. А что верно, то верно: жить-то ведь надо! Тут уж наш командир товарищ Холкин вмешался. — Чего вы,— говорит,—растудыт вашу, рассусоливаете. Размещаться надо. Опосля все разберем, всех пощупаем. Развел Никодим руками. — Щупайте, ка к вашей милости угодно, а сейчас пообедать прошу. Сели мы за стол и ели кашу рисовую с куликами. Хорошая каша была. Ну да бог с ним, с попом этим. Аккурат, ка к мы каш у-то эту ели, к нам и пришел староста тувгусий Макарий. Головой его тунгусы зовут. Мужик по виду так себе, мало к чему пригодный, а на самом деле знаменитый охотник на любого зверя. Зато и в головах ходил. Первый он и в дельфина гарпун пускает, первый и медведя в лоб бьет. Пришел он и говорит: — Сход собрался у Кондратьевской избы. Начальника просят. Посмотрел на него сбоку комиссар наш, славный командир Холкин (был он чуть косоглазый) и отвечает: — Иди, ладно, придем. Пришли мы туда, сели кто за столик, кт о на землю, кто на завалинку и открыли сход. — Ну что, товарищи тунгусы,—сказал Холкин,— перво наперво про революцию слыхали, про красных знаете? За всех голова Макарий отвечал. — Слыхали,— говорит,— ка к не слыхать. Тайга не могила. На Амуре большая война идет с японцами, а за что—уж , однако, не знаем. Стали мы им тут об’яснять, за что воюем, да не с японцами только, а и с белыми гадами и прочей буржуазией и сволочью. Понять-то поняли, да не совсем. Топчется Макарий на месте, затылок чешет, видно, мнется, а с виду спокоен, ка к генерал. — Мы тунгусы тоже, однако, красные, потому что все бедные и кругом в долгах. Охота нынче плохая, припасов нет, стрихнину не достанешь, с кремневыми ружьями на медведей ходим. Одного не поймем,— ка к с людьми воевать. Тунгус человека не убивает, и не слыхали мы, чтобы в тайге кто , окромя зверя, человеку повредил. Деды рассказывают, что раз только на большой тропе под Аяном нашли убитого. И то якут того убил, а тунгус ни-ни. Вот и говори с такими. Посмотрел я кругом и думаю: «господи, да люди ли это! Морды у всех чумазые, скуластые, глаза в раскось по-волчьи смотрят, ноги тонкие, ка к-то наизнанку пятками вывернуты, воняет о т всех, ка к от лисьей норы и... войны не понимают. Зверье!». И до того мне вдруг страшно стало, что в озноб бросило, хоть день был жаркий, да паркий. А чего страшно, сам не знаю. Ком|ан!дир Холкин их и так и этак. — Ну,—спрашивает,— а ка к японцы и белые на вас нападут, вы что делать будете? — А за что? — Да ка к за что? Ни за что. Оленей поотберут, ружья поотнимают, пушнину задарма заграбастуют, а самих лупить начнут почем зря. — А мы в тайгу уйдем.