Сибирские огни, 1926, № 1 — 2
цев. Тогда Эрлик вдунул в людей душу и наделил их мудростью. С тех пор че ловек носит в себе два враждебных начала: смертное тело принадлежит небо жителю Ульгеню, бессмертная дуи!а— Эрлику. Когда человек умирает, его ду ша возвращается, по праиу творца, к Эрлику. Горцы, по двое на коне, проезжались вокруг. — Не боятся!—пояснил русый кержак. Колдун пьет арачку, говорит: шайтан вылез на тебя посмотреть. Ну, сам боится, однако... — Теперь ты поймешь, почему шаман сказал: «Бойся своей души!». Эрмий смотрел на небо. Горное солнце прожгло, наконец, застрявшие- облака. Ожили белые крылья. — Можно лететь!— крикнул он. Заидэ взглянула в его лицо. Голод полета и скорости овладел им, к а к приступ лихорадки. Смуглые скулы покраснели. Борт-механики торопливо заканчивали осмотр. — Эрмий,— позвала она,— прощай! Он шел рядом, молча, не умея утешать. Для него было так ясно, что раз он у аэроплана, женщина должна отступить в ка кой -то тихий закоулок сознания. — Я буду в Москве,—сказал он.— Андрей все мечтает устроить меня в Добролет. Если мне дадут некоторую самостоятельность, я поживу в России. Левберг запустил моторы. Восемнадцать стальных цилиндров расправили стальные суставы. Горы вторили каменным! медвежьим эхом: «Ур-р-р-р...!» — Прощай,— повторила Зоя. Они быстро поцеловались. — Я вернусь!—крикнул он, подбежав к аэроплану. — Готово!— кивнул Левберг. Эрмий прошел на свое место, еще раз взглянул на полянку перед собой, понюхал встречный ветер и привычным жестом застегнул ремни. — Готово! Эрмий дал полный газ. В струе вихря отлетел меднолицый Шаранай. Аэроплан сдвинулся, помчался вперед с могучим ускореньем, поднял хвост. Эрмий слегка надавил рычаг рулей, поставил крылья параллельно земле.. Когда стрелка измерителя скорости показала 90, он взял рычаг на себя. Аэроплан взмыл вверх. Эрмий сделал круг над Акмалом, чтобы набрать высоту. Внизу,, закинув головы, стояли горцы. Он различил кожаную ку р т ку Заидэ. Девушка стояла, прижимая к лицу платок. Мальчик Четаша стоял рядом, смотрел, защищаясь ладонью и пел, за быв свой мир... «Вот садится богатырь Эрэмин на Темир-Каан-Кэрэдэ, пристегивает себя шестью подпругами, надевает панцырь о шестидесяти пуговицах. Заржал Темир-Каан-Кэрэдэ, камни развеял вихрь из ноздрей, и вот— летит. Смотрит богатырь Эрэмин, ка к плеть расплетенная всюду хребты. Смотрит еще с вы соты кочевых облаков белая тайга Хан-Алтая, точно трехгранный клинок. Летит Темир-Каан Кэрэдэ, а впереди красный каменный юрт и большой камен ный человек стоит, протянул руку»... Знакомый то к, словно жидкий огонь, пробежал по ее телу. Слезы вы сохли. В небе стояли хребты гор. Авиатор подвинул левую цргу, поверну л влево рычаг эйлеронов, припод нял руль глубины. Огромное накренившееся крыло закрыло Акмал. Впереди, указывая путь, уходила к северу прямая долина Катуни. Заклубились, заси
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2