Сибирские огни, 1926, № 1 — 2
родах неуютно и весело жить, в таких городах возникают большие мечты и большие дела. В номере гостиницы «Сиб-Чикаго» летчики рассматривали карту бывшей Алтайской губернии. На карте были отмечены аэродромы. Бронев бормотал: «Идут, идут по земле эти белые круги». Бочаров хвастался: «Мои ойратские авиахимики, прослышав о маршруте кругосветной экспедиции, по ставили круги в трех подходящих местах долины...—«а всякий случай». «Ну, это, пожалуй, зря»,— покачал головой Бронев, — «неизвестно, что это за подходящие места».— «Что ты, чать, я послал инструкцию...» Бочаров ста вил условие: пролететь завтра вдоль южной железной дороги до Алаша, сде лав по пути четыре посадки в крупнейших пунктах; в Алаше переночевать и утром вылететь в Бийск, навстречу немцам.— «Ты— чорт, эксплуататор!»— сказал пилот. «Ну, погоди, повидаюсь с братом, буду отдыхать неделю!» На рассвете Бочаров заехал за авиаторами, но их комната в «Сиб-Чика го» была пуста. В первый раз он обругался за такое неслыханное рвение, по мчался н^ аэродром. Лица авиаторов были бледны и грязны. Бочаров провел кочь дома, в семье, впереди была опять небесная карусель. Отвечая домашним своим мечтам, Бочаров спросил: «Неужели тебе и Лидки не жаль?»— «Что я, из-за бабы...»— усмехнулся Бронев. Медвежонок скулил, привязанный к своему креслу. Бочаров влез в кабинку, он был один, но ему стало тесно. На сиденья были навалены шины, амортизация, запасные части.— «Зачем весь багажник в кабинке?»— Нестягин почему-то покраснел. «Так правильнее нагрузка»,— официально ответил Бронев,— «И легче разгружаться при круговых полетах»... Рос жаркий июньский день. С юга, из среднеазиатских пустынь, ка к из крематория, дышал сухой знойный ветер. «Исследователь» летел навстречу зною. После трех остановок, отчаянной «болтовни», жары, жажды, водки, просьб остаться, «покатать» еще,— экипаж юнкерса обнаружил, что у него не головы, а стальные цилиндры, где под давлением' множества атмосфер непре рывно взрывается горючая смесь.— «Что это Туркестан?»— жаловался Нестя гин. Он не мог отказаться ни от галстуха, ни о т непромокаемого плаща, ни от погони за осквернителями священной территории аэродрома.— «Это про тив моих убеждений, Семен Семеныч, но ка к же иначе?»— уныло повторял он— «Вот, несовершенства ради человеческого и существует она,— власть!»,— с грубоватым партпревосходством подсмеивался Бочаров и прибавлял:— «А мне тоже, что-то того... Показалось вот, будто эта самая, Лидка, здесь. Почему? С чего?.. Жара». Перед отлетом в Алаш, рубцовские авиахимики соблазнила Нестягина холодным душем, он ушел в железнодорожную баню. Бочаров ждал и ругался два часа, пошел сам, видит: механик сидит голый, на него льется вода, спит.— «Пора! пора!»— закричал Авиахим.— «Как? что такое?»— забор мотал железный доктор.— «Нет, рассчитывайте меня: это не механик, ко то рый спит».— Потом, у мотора, он долго не мог найти нужного ключа. Ключ на шелся в углу, под медведем. Было поздно. Мотор не запускался. Но, о т гнева и упрямства, Бронев все-таки вылетел— в сумерки. До Алаша было 130 верст, аэроплан летел против ветра, летел целый час. Внизу была степь, геометрические линии оросительных каналов и опять— степь, пустынная, ка к небо. Сгорали угли заката. Ночь юга шагала, словно марсияне Уэлльса. Черный дым туч навис над черным дном. Город был в жел ты х звездах огней, в черных зеркалах Иртыша, в черных зарослях карагачей. На аэродроме пылали громадные «ночные костры». Пламя выхватывало чер ные струи толп. Нестягин начертил в воздухе виселицу— «телеграфные
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2