Сибирские огни, 1926, № 1 — 2
толпу светлое, ка к спирт, вино неба. Они были пьяны— чтобы проспаться, чтобы уйти в подземелья, добывать уголь и помнить этот день. И в блистаю щих крыльях аэроплана, мчащихся в чистейших слоях атмосферы, Броневу чудились привиденья блуждающих огней и глухие ожесточенные взмахи кай ла, дробящего черный каменный пласт... Летчики вернулись ночью. Инженерша принесла подогретый обец. Узлов ушел на телеграф. Бочаров и Нестягин занялись письмами— же нам. Бронев был холост. Он хотел было черкнуть своей Лидочке, маленькой влюбленной балеринке, но вдруг помрачнел, стал выпивать. Бочаров шагал рядом в нижнем белье, волосатый, веснущатый, возмущался: — Брось, охота- лакать такое дерьмо! — Надо же куда-нибудь девать деньги,— говорил Бронев.— Сегодная по полтиннику с пассажира, я заработал столько, сколько шахтер зарабатывает н месяц. Прямо свинство. Вот я и отдаю денежки народу: рыковка-то, она ведь казенная... Но пилот шутил, он был сдержан: завтра под его руками должны были протечь 500 километров свирепой тайги. Руки должны были быть твердыми. Утренний горизонт еще не открыл солнца. Серый хлопок тумана валял ся в котловинах между шахтами. Небольшими' группами, цвета земли, шагали шахтеры. Небо было ясно, воздух чист. Под землей пахло серным колчеданом. Утренняя смена забойщиков спускалась на работу. Механик шахтьг № 5-7 си дел за рычагами, ка к пилот. У него были широкие ушные отверстия, он пят надцать лет считал удары колокола: раз, два— уголь, раз, два, три, четыре— люди. На юнкерсе «Исследователь» закрылась дверь с предостерегающей чер но-красной надписью. Пассажиры пристегивались ремнями. Сиворжовский окравмахим телеграфировал: «Дождь, низкие облака». Сиворжовский телеграфист, товарищ Пунширов, был членом сиворжовского кр уж ка планеристов. Он надеялся полетать. В Белобрысой комсомольской его голове были головокружительные видения. Товарищ Пунширов прибавил от себя: «Погода улучшается». Бронев решил лететь. Облака начались после двух часов полета. «Исследователь» летел на вы соте 1500 метров, выше разорванного облачного слоя. Облака, на сине-зеле ном фоне тай™, были ослепительно белы, кругозор был странной смесью мно гих красочных стилей: заоблачные мечты Чурляниеа и облака «небесного боя» Рериха, нежные дали Нестерова и Левитана и грубоватые контрасты «Вечных льдов»... Бронев не думал об этом. Облака давили его к земле. Скоро он был вынужден лететь в сером ненастье, на сто гиетров над вершинами деревьев. Ель, осина, сухостой, болота. Бронев не писал записок: компас и рули— и упрямая кромка губ —больше ничего. Хмурь неба все гуще. Дождь зашипел по белым полым крыльям , ка к по до-бела раскаленному металлу, слышнее тысячи труб мотора. По жолобкам несущих поверхностей текли и вдруг протягивались параллельно мохнатому дну тонкие витые струйки, словно водоросли в прозрачном водопаде. Авиато ры пригибали головы за желтовато-зеленый целлулоидный козырек, так же к а к прежде за блиндажи траншей. Дождевые капли били, ка к пули. Облачные космы путались с вихрами елей. Тайга— туман— хаос. Юнкере, точно отряд конницы перед проволочным заграждением, не выдер жал, повернул. Вспененый мокрый конь заметался среди вражьей силы. Рули и глаза и упрямая кромка губ— больше ничего...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2