Сибирские огни, 1926, № 1 — 2

Так-то лучше. — Эй, поддорживай!.. Петрович хватает весло. Ловит такт, считает вслух— левым! правым! и, свыкаясь, ровно:—раз! два! Как масло, вода, и чугунный блеск у нее откуда-то снизу. Мотнуло. Шумно рыскнуло то борту, окропило лицо. Строгий окрик: — Вразрез держи!.. Озлился Петрович. — Дьявола тут увидишь...—и мстительно вспарывает воду веслом. — Вре-ешь, доедем,— упрямо смеется Михайла. Тепло от слов этих и душа от них крепнет. И сам, в суровую злобу замыкаясь, искренно ненавидит и тьму и волны. К простому себя старался свести: нужно— греби! Зальет— черпай! Ночь бледнеет, линяет небо. Со свистом картечи над лодкой 'проносится первый ветер. — Попутчик!—'Кричит Тоболяк. Петровичу жарко. Гнется спиной, ка к стальной пружиной. Гребет. Рассвело. Широко бунтуют пузатые горы, зеленые, гладкие. Сторонами взлетают— дают дорогу. — Смотри, смотри!.. Перед носом бугор вскипает шипящей короной. Дыбом лодка— качелями взносит высоко наверх... С волны, ка к с холма—и кипящая пенными срывами ширь и неясная .тента далекого берега. И сейчас же, в грохоте, в брызгах—стремглав, в провал! Глаза смыка­ ются... Поддало снизу—вынесло. — Берег!— кричит Петрович. — Песню!— отзывается Тоболяк. — Из-за острова... на стрежены! Дождь иль брызги? Один чорт! Все равно... — На простор большой волны! Подходит... большая волна. — Бей! Сволочь!.. Каскадами рушится гребень, кроет лодку молочной пеной. Зеленая муть, потом желтая, потом совсем темно... Завертелся в холодной черной воронке Петрович— все ниже, все глубже. Забил руками, ногами и стало опять светлей и понял, что тонет. И сразу, будто колпак стеклянный над ним сорвали,—вынырнул на волну, на свет, на воздух. Рядом вверх дном всплывает лодка. Мертвой хваткой цапнули руки, обняли дно. Держит. Тогда испуганно догадался, что он один. Задыхаясь в стенах воды, крикнул: i — Миша!..—и попробовал оглянуться...