Сибирские огни, 1926, № 1 — 2

Перед утром притихло. Иззябли под лодкой. Выходили побегать, потопать, разогреться. Больше не шлепают волны в песок, не воет надрывно ветер. — Сват ты мой, голубые пятки,— трясет товарища Тоболяк,— к утру билет запасай— Москва-Казань, второй' звонок! Раскурили по-братски предпоследнюю цигарку. А со свето* проснулась буря и в хмурые лохмы скатала воду. С винтовкой бродит по- берегу Тоболяк,— ночью крякали где-то утки. — Хоть бы што-нибудь пофартило,— гадает он,— тоска на пустое-то брюхо! I Вымер остров, только на отмели прыгала желтая плиска. Равнодушно прошел, а потом вернулся, подобрался к птичке и выстре­ лил. Промахом вскинула пуля песок, плиека перепорхнула и ту т же села. Стыдно стало стрелять второй раз и смешно, что Петрович так прытко кинулся к нему на выстрел. День работали здорово, молча. Точно «забыть в работе хотели. Выколупывал из трещин Петрович тягучую, желтую проволоку. Лю­ бовался фигурными узорами— старый был приискатель. — Так за всех, говоришь, стараемся, Тоболяк? Правильно это ты! Ни­ кому кроме всех забота наша не надобна... — Не теперь, так зимой найдут,— убежден Тоболяк,— карагасы рас­ скажут. — Может, Михаила, и страдаем за всех? И, подумав прибавляет: — Не зря бы было. Отстрадались одни— и с кона долой! А другие — живи хорошо... — Может и так,— всерьез соглашается Михайла. Ночь проходит и опять перед зарею тухнет ветер. К заре обратившись стоит на коленях Петрович и молится вслух не­ связной и древней молитвой. — Господи, боже наш!.. Сил повелитель— не иреткнешь ноги своей о камень.......Победиши аспида— Василиска,— спаси меня, господи,—о т темной ночи, от беса полуденного, от стрелы летящей и от злого, лихого человека спаси, сохрани меня, боже! Плача и всхлипывая подходит к Тоболяку, уныло сидящему на лодке, и признается: — Михайла... лихой я человек. Ведь я сухари утопил. Не хотел тебе золота дать и потрусил. Убей меня, Михайла, из винтовки! — Н-ну...— сказал Тоболяк,— дурачок! Сухарь бы нам вот ка к сейчас годился... Темнота промокает рдяными пятнами, бродит восход за шкурами туч л тысячной птичьей стаей оживает в туманах буря. Жесткий корень поел Петрович и плевался: — Невкусный он, Михайла, горький... Шел пить и терял трясущейся ладонью воду. Пили часто. Часы просмотрел Тоболяк на волны, пока глаза не потускнели. За эти часы две морщины ко лбу припали, так и не разошлись. — Камень ты, а скажешь,— приговаривает Петрович и с натугой выби­ вает в утесе надпись. Только тяжелая стала кайла,— ох, тяжелая!