Сибирские огни, 1926, № 1 — 2

— Язви!.. На рудное наскочил,— догадался он. И такая заела обида, что жила вздулась на лбу о т прилившей крови. Глаза воровато ошарили землю и зажглись «а прикладе винтовки. Жмурясь, тряхнул головой и застыл в тупом столбняке... — Пи-и!.. П и -и !..— пронзительно и тоскливо завопил за спиною голос. Затрясшись, в испуге вскочил Петрович. На камне сидела желна и дразнилась блестящим глазом. — У -ух, проклятая!... — еле взмахнул он руками— так сразу ослабли мышцы. Птица юркнула в кусты , а Петрович тревожно заметил закат. В муть и в мглу поникал багровый глобус солнца и беззвучно ждала чего-то вода... Сам себе крохотным показался и голым под высоким, взвившемся над ним небом и от этого оробел и притих. Отрываясь от скал, опять застучала кайла. Застрадал Петрович, заметался и вырвался для себя неожиданным воз­ мущением: — Ехать надо, и баста! Хорошего не дождешься... Но знал, что пустым Тоболяк не уедет. И та к ненавистно стало слушать чужую , позабывшую о нем работу, что захотелось подбежать к Михайле, изругаться по-матерному и вырвать из рук кайлу: — Сволочь, буржуй толстомордый! Зарылся в золотище свое... Желна орет к непогоде, солнце на -ветер садится, а он и не чует... На погибель меня сюда затащил?.. Бросай все к чорту— вертатъся надо!.. Думал так, а сделать ее смел. И за стыд свой, за страх, за бессилье— еще сильнее ненавидел То- боляка. Холодно... А через ко го однорядку свою позабыл, когда привязывал собаку, там, за камышами?.. Э тот все торопил! Вспомнил и зло повеселел. Погоди!.. Положил лопату, отряхнулся, поглядел. И невинно пошел на табор. Живо, не раздумывая, выволок из под лодки мешок сухарей, развязал,. отсылал в суму на сегодняшний ужин. Засунул в мешок тяжелый камень, озираясь тащил к обрыву. Бултыхнула шумно вода и мешок исчез. А Петрович согнувшись, к а к дергач в травнике, побежал обратно. На­ гребал в котел песок, торопился отмыть и снова черпал— лишь бы больше, больше успеть до ночи... Злорадно и успокоенно между делом думал: — Другим тебя не отманишь... А ту т— небось. Уедешь, ка к жрать-то нечего станет. Забыл мешок! Я, вот, однорядку свою и то позабыл... Что ты, язви тебя,— горячо оправдывался он, воображая,— что я, враг себе што-ли— нарочно оставить?!. Путных дров не достали, на прутьях сварили чай. Михайла даже охрип от своих рассказов. Так, для порядку, вылил чашку. Какой ’Г 'т , к лешему, ужин , когда та­ кое богатство нашли!