Сибирские огни, 1926, № 1 — 2

Т у т сноха рассердилась и закричала: «Да ты ее, буру-то, нам дай сна­ чала, да и сахар тоже. Мы ее, буру-то, 7 лет не видали, да и сахар, почитай, та к же. Кто нам привезет?».— А старуха добавила: «Ладно, барыня, мы за день-то горб наломаем, так нам ночью тараканов нет, сон долит. Тебе ме­ шают, не спи».— Утром барыня опять ворчала, что мы, что нехристи, что к нам порядочный человек ноги никогда не покажет. Ну, старуха не вытерпела и говорит: «Да ничо, вон Елена Миколавна тоже и в Москвах и в Питерах была, «ездит, народ изучает, к нам три раза заезжала, видно, не брезгует».— Барыня рассердилась: «Какие тут ученые могут быть, так, фельшарица какая-нибудь». Прощаться не прощается, а подала полтинник снохе, а та: «За ваше ночное беспокойство деньгами не оплатите, а чтобы другой раз не ездили к адам, дык сами рубель дадим». Да вслед ей: «Поди, пришла бы я к вам в москов­ ский дом, в иэбу не допустили бы, а вам дык все постоялый двор». И долго обиженно судачили простодушные и свободные таежные бабы о непривычных барских наклонностях их кратковременной постоялки. Да, была она весьма неподходящим явлением на старой сибирской заим­ ке со своей гастрономией и шелковыми чулками. Она едет в Москву, оставив здесь, в суровом краю, сына, и ни разу о нем не говорила. И вспомнилась мне другая мать. Она тоже приезжала к ссыльному сыну, учительница из Москвы. Она не -снимала в Томске 4-х рублевых номеров в гостиницах. Ее костюм был сер и прост. А лицо было скорбно от красных, в слезах, глаз. Ее сына я видела. Далеко в притоке, в остяцких юртах. Так странно было видеть в урманных юртах за столом: юношу с тонким профилем, склоненным над сложными мате­ матическими формулами. Мать тратила последние деньги и посылала ему бесконечные посылки с книгами. А летом приехала сама. Он встретил ее на Оби и привез к себе в юрты. Когда вез, показывал ей все горе и нищету таеж­ ной глуши, что успел увидеть здесь сам. И они специально ездили в «Желтый Яр», место высшей нищеты даже на Васюгане. Там, в одинокой маленькой избушке, где нельзя стать во весь рост, где видно что-либо внутри только при открытой двери, брошена жен­ щина с шестью ребятишками. Они не имеют хлеба и «иногда» едят рыбу. Де­ тишки голы, но не кажутся раздетыми,— так наслоилась грязь на их тела. Головы их покрыты паршью и лишаями. Вши свободно ползают по ним. Рос­ лая баба, когда-то была ловкой приисковой девкой на Амуре, и уйдя от пре­ следований сюда с мужем-спиртаносом, не сумела привыкнуть к труду. Муж помер и таежная голая нищета напала на неспособную с ней бороться жен­ щину и детей... Пароходный свисток разогнал недавние впечатления. Мы подходим к большому селу. В салоне стало темней: пароход вплотную подошел к высоко­ му песчаному яру. Я подошла к трапам. По трапам шел человек. Высокий, богатырски сло­ женный и в то же время жалкий. Лицо, видно, еще недавно было красивым. Теперь помято, обрюзгло. Он дошел до середины мостков и его остановили: — На пароход нельзя. Я удивилась и обратилась к помощнику командира: __В чем дело, отчего не пропускают пассажиров с берега?