Сибирские огни, 1926, № 1 — 2
весело хохочет с моими ямщиками. Таежной решимостью еще не затверде ли детские щеки. Отец считался лучшим силачом на всю реку и красив, несмотря на 50 лет. Орел—мужик. Да и место у него орлиное. Только рано оставил птен цов невыкормленных. Верхнее Пенорово— маленькие юрты. Две избы да три амбара. И живут бедно. И грязно. А когда о т’ехали в лодке, догнал нас остяк. — Будешь в Нижнем Пенорово, заезжай, пожалуйста, к Ефиму, письмо там от Мосейки получили, давно лежит, прочесть некому. А нижне-пеноровские остяки, видно, давно ждали обратного моего про езда, из всех восьми изб выскочили на берег и далеко мне кричали. Ефим... я его помню: у него красивая, богатая изба; видно, когда-то хо рошо жил. Он мне долго рассказывал в первый приезд, ка к раньше жили остяки. — Сидишь и из окна лося стреляешь. А теперь худо стало: человек шум несет, собаки ллют, петухи кричат, ребята плачут, зверь ушел. Человека мно го стало— красных испугались, сюда- пришли. А мы теперь красных видали. Вон Миколай красный хочет быть,— показывал он на моего возчика.— Ниче го страшного. Пошто бежали— остяку зверя пугать? Теперь Ефим вышел с конвертом'в руках. Я громко прочла письмо. Писал кто -то красивым писарским почерком под диктовку Мосейки. Был он зимой этой на Сосьве и под Демьянском. Мно го урманил. Дсбыл 18 соболей. Продал 12 соболей, а деньги и шесть соболей решил в Томск везти и там у него все это выкрали на пристани. Теперь не с чем вернуться домой, даже на хлеб ничего нет. Он одолжит припаса и пойдет еще на один год. Вернется к брату только с хлебом на всю зим у Очень взволновало письмо остяков и трудно сказать, что больше: то ли, что много соболей есть в урманах Оби, то ли, что обокрали Мосейку, то ли, что он снова пойдет урманить без захода в свои юрты. К пароходной пристани и на Обь выехала из притока лишь в августе ме сяце. Успела об’ехать район до дождей. А теперь сижу на берегу и мокну. Ни сверху парохода, ни снизу. Застряли оба. Телеграфа нет. Появится белым на плывающим массивом из-за извива песков и долго не постоит. Нужно сидеть, мокнуть и ждать. Вся Обь тяжелая, металлическая, и над ней холодная, бесконечная сет ка дождя. От скуки хожу в карамо. Когда-то в таких землянках жило большин ство остяков. Теперь остяцкое карамо— редкость. Хоть в плохих, да избуш ках живут, а есть дома хоть куда! Здесь же, в песчаном сосняке, обрывающемся в Обь, несколько земля нок. Широкий пологий вход с поверхности во двор. Сверху холмик, на верху холма горизонтально стеклянная рама-окно. Живут цыгане. В яркие июль ские дни, среди зелени, голубой воды, желтого песка они были почти есте ственны. Но сейчас недоуменно смотришь на жалкие зябнущие фигуры цыган в бесконечной сетке нарымских осенних дождей. Ка к живут? Что загнало в этот край? Так, кое чем, меняют лошадей, возят на лодках кладь, людей. На пески нанимаются неводить. — Урманите? — Нет, не ходим...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2