Сибирские огни, 1926, № 1 — 2
Потом она мне у окна показала свою грамотность. Она уже читала, ко только священные книги и буквы учила: аз-буки, веди, глагол... Где-то про гремела революция, был Октябрь, отменили ять, а здесь маленькая светлая го ловка раз’ясняет картинки в старинной книге... — Видишь, рай, а вон ад, для грешников. Ах, беда, если согрешишь,— басит она, хмуря брови, и тычет пальцем в плачущую фигуру ангела.— Дума ешь, ему не жалко? Ишь жалко, он и ревет, чтобы бог услышал. Простой разговор с ребенком привлек отца и незаметно мы со старове ром перешли в беседу до самого вечера. Спорили и говорили. Осторожно, очень осторожно спрашивал старовер о современности. Во время русско-япон ской войны ушло их несколько семей с Амура сюда, чтобы не забрали” в сол даты. Здесь обжились почти, но тяжело среди остяков, да и глухо очень. И одним хлебом прожить трудно очень— урманить нужно. Сили потеряются, ур- манить нельзя будет, ка к жить? Или какой случай, умрет если, как женских одних оставить, парень еще молод, да и падучий он, какая на него надежда? — Получили мы письмецо недавно из Черного Ануя на Алтае. Знакомые у нас там. Зовут. Говорят, земля хорошая, красота удивительная, пчелки хо рошо ведутся. Соблазнительно очень, а страшно. Всю эту бурю земную мы здесь прожили, редко через остяков кое-что слыхали. Реки, говорят, крови лились. Унялось ли все теперь, можно ли тронуться и про Черный Ануй не знаете ли? Мои ямщики давно вышли к лодке, а женщины сидели и слушали. Я рас сказывала староверу про Алтай, про Черный Ануй, рассказала и про револю цию. Или делают вид, или верно ничего они не слышали здесь, и все эти 8 бур ных лет стояли тихими солнечные елани... — Ну, а ка к же теперь, тоже коммунисты? — Конечно! — Так и ничего своего иметь нельзя? Я смеюсь и сб’яоняю, насколько умею, все этапы нашей революции. Го ворю о налоге и льготах, об успокоении и обогащении деревни. — Да, все это так...— задумчиво говорит старовер.— Ну, а бог-то как, что-то не видно для него изменений, все-равно не признают. Вот вы даже... говорите—не коммунистка, а будь икона— не перекрестились бы, за еду садясь. И у нас пошли длинные разговоры о боге, религии и астрономии и те лескопах... — Ну, я тоже в трубу небо смотрел,— возражает старовер,—а видел одну сетку редкую и больше ничего, что это за сетка такая, то ли в трубе она, то ли на небе, не посмел я тогда спросить... Мои остяки давно уже сидели «а лавке и жадно слушали спор. Младший часто принимал участие. Слушали и Пашка с Аннушкой. К то знает, что за- тронит эта предвечерняя беседа в староверовских ростках, вынянченных на аз-буки и грешниках... Солнце было уже на закате, когда, узнав, что поблизости есть еще семья староверов, я послала за ними ямщиков. Меня удивляли здесь мои пар ни: всегда развязные, не умеющие стесняться, здесь они были поразительно скромны. Еще я заметила, что они избегали обращаться к жене старовера, а она проходила мимо них, словно обходила подальше, и в то же время ра душно угощала. В ы ш л и и женщины по хозяйству. Маленькую Аннушку совсем не было видно в сумеречном дальнем углу. И старовер мне сказал:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2