Сибирские огни, 1926, № 1 — 2
ривал в корме. Когда, поровнявшись с яром, женщина остановилась, села в требь и показала на берег, сказала: — Маленько осталось, ишь до староверов дотянула. — Разве здесь живут староверы?— спросила я,— жилья никакого не вид но, хотя и веселое место... — Веселое-то веселое, да не весело им пришлось тут. Теперича и места не узнаешь, а годов 18 назад жили тут исправные староверы с Амура, ну, а потом порешили их всех, а на месте-то этом никому не охота обживаться стало. И дом был пятистенный, хозяйственный, и огороды, и все... Приехали они сюда с Амуру, чтобы, значит, детям в солдаты не попасть, ка к там брать стали. Несколько семей сюда приехало, которые где поселились, а эти, и правда, место хорошее выбрали, только одиноко больно. Говорили им это свои, да не послушали они: места-де не приисковые, тихие по Васюгану, остя- ченки тоже народ смирный. Это верно, что вообще остяки народ тихий, забитый. — Хорошо жили. Овощь всякая была на редкость, ну, и урманил сам-то прекрасно. И лосей бивал и оленей диких, на соболя прекрасный охотник был. Было их всего шестеро. Он, да баба, ребенок у ней только что родился, да девчонка по 13-му году, да трое ребятишек малых. Повадился этто к ним остяченка один ездить. Понравилась остяченку дочка Староверова. А странный был остяченка и раньше замечали. Дела не де лал никогда, словно все думу думал. Зачал он с вершины Васюгана к старове рам ездить. Часто повадился бывать. Решил он девку украсть. Которы русски отдадут, ну, староверы никогда за остяка не дадут. Крепко держутся. Другой бы и отстал. Ну, а остяченка странный, странный и есть. Решил: возьму и— баста! И, видно, надумал что и случая ждал. Им ничего невдомек. Каждый раз чаем угощают. Обходительно так. Староверы вообгце остяков хорошо при нимают. Посуду для них, конешно, другую держат, ну, всегда угостят. Остяченка все ездит. Кто видел, замечали: совсем странный стал остя ченка. А староверы все ровно к нему. А он все караулил девчонку украсть. Приедет, поглядит, посмотрит. Чаю попьет. Разговаривать— не говорит, а все высматривает и шибко хмурый стал. Видит— не взять девку так и решил ста роверов убить. Две недели караулил, чтобы не вместе были. Под’ехал он этта также в жар в самый на сбласке. Староверова баба как раз разрешилась на кануне, в избе с ребятами была, а старовер в балагане под пологом спал. Сбе гал он к обласку, топор достал, залез в полог и убил топором старовера. Подошел к избе и давай бабу кричать: «иди», мол, «мужик зовет!». Баба с ре бенком вышла, он ее сразу топором порешил. Ребенок на песок упал. Выпорол он брюха у староверов, нутренности раскидал. Пусть, думает, будта медведь с’ел их. Зашел в избу. Схватил девку и на обласок потащил. Девка орет: отца, мать увидала, ребеночек на песке барахтается, а он тащит, ка к кладь какую. Впихнул да и привязал в обласке и повез. Поехал с ней вниз по Васю гану и, сколько дней ехали, все связанную вез. Где остановится спать, полог расстелет, девчонку с собой спать положит и топор рядом. Сам девку руками, ногами сожмет, чтоб не убежала. Ох, и натерпелась она!.. А к дому староверову через три дня старовер из Усть-Чежапки приехал и все увидел. В дому трое голодных ребят нашел, с собой захватил, а малень кий на песке так и помер. Увез ребят старовер домой, оставил их в своей избе. Через их и про остяченка догадался и поехал искать его.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2