Сибирские огни, 1926, № 1 — 2

— Ладно, Нюрка, я не начальство, такая же баба, ка к ты, рассказывай, в чем дело, помогу. У Нюрки дрожат белые губы, и катящиеся по корявым щекам слезы кажутся тоже белыми, такие они редкие и тяжелые. Рассказывает мать. — Золовка первая заметила, что Нюрка не простая. Увидела и начала травить: «я пока замуж не вышла, мужской снасти не видала, а у вас девка тяжелая ходит. Вот те и староверы! Стыдно мне в таком дому и жить»— и давай мужа на девку уськать и нас корить причала, что не учим. Тут и Афонька и бабы, с вершины которые приезжали. Зачали мы ее бить. Брат бьет и отец бьет, хотела она ребенка решиться. Сказала мне. Мы со стариком думали, думали, аж плакали. Грех девке тяжелой без мужика быть, а убить ребенка пущий грех. Вот и родила. Нюрка держала в руках тщедушное испитое тельце и плакала. — А как родился, и стали ее пугать. Первый Афонька зачал: «Скажи от­ ца, а то все-равно не залегестрируют». Бабы с верху приезжали. Ишь, им зазорно: может, которой м уж и к,отец-то. Охота узнать. Ну и травят: Все- равно, отца не скажешь, ребенка не запишут, а три месяца не запишешь— штраф большой возьмут—всю жизнь отрабатывать будешь... — Нюрка, ты почему отца не хочешь сказать? У Нюрки высоко поднялась груды. Сразу перестала- плакать. — Хоть убьют—не скажу. Он чужой хлеб не ест, я в дому и за мужи­ ка, и за бабу роблю. Сдохну— не скажу. Мой и мой. Нюрка положила злосчастного младенца в постель и грохнулась мне в ноги. — Не знаю я, ка к вас назвать, залегестрируйте мне ребенка, я ведь отработаю. Я созвала всех в избу, и рассказала, ка к и почему советская власть относится к браку, дала расписку в том, что ребенок будет в Лариатском сельсовете зарегистрирован, и что если Нюрку кто и после будет травить, привлеку к ответственности. К берегу возле нашей завозни причалила крытая лодка. Приехал о с тя к. Игальяков к староверу ставить банки на спину. Привез староверу прекрасную лосиную шкуру за лечение. Игальяков не имеет юрты. Всю зиму он урманит. Семья с ним. Жена и двое детей. Всю зиму из урмана не выходят. Лосей бьют, мясо едят, даже за хлебом не идут. Так без хлеба всю зиму и живут. А летом в крытых лодках плавают. Пришли в избу. Григорий Игальяков уже сидит и спину сушит. Вся в красных круж ках с прорезами. Старовер доволен. — Эх, у хорошего бы доктора поучиться! Я очень способный. Банки ставлю. Лечу. Остяки, тунгусы зимой приходят. Вот если бы вы мне лекарств дали: сулемы, карболки, хины. Очень удивляется отказу. Красивая семья у Игальякоеа. Тип скорее татарский, чем остяцкий, ка к часто среди васюганских остяков. Вечереет и нужно готовиться к ночевке. Иду к лодке за вещами. Ни­ колай смеется и рассказывает мне:— Сейчас решали: варить хану— не ва­ рить. У Григория мука привезена. Афонькина баба варить обещала, как приедет банки ставить, а ты мешаешь. Вот судили, да судили, а потом ре­ шили: баба какое начальство?— видишь, аппарат ставят.