Сибирские огни, 1926, № 1 — 2

Долго не решается старик, но жена за монпасье ребятам давно уже на моей стороне, и старик берет в руки длинный струнный инструмент, и я ■слышу снова тот же простой и заунывный напев, что играют остятки на своем женском музыкальном инструменте, оленьей косточке, прикладывая ее к губам. Я прошу продать, но он отказывается продавать. Он слышал, что на Ваху красные отнимают божков « бубны и здесь стращают, что будут отни­ мать! домры и юнгов*), но пусть лучше отнимут это силком, а продать грех. Саженях в пяти от избушки в малиннике стоит амбарчик, словно окво- решник на своих высоких сваях. Снаружи над входом висит вяленое лосиное мясо и лосиная жила для ниток. Я хочу взлезть туда, по приставленному вместо лестницы с насечками бревну. Но остяки переглядываются. — Не ходи туда, там ничего нету. Там только лосиное мясо с весны вялится. Теперь там осы гнезда развели, и мы никто туда не ходим, боимся. Но ведь, когда мы приехали, оттуда слезала остятка, я видела это хорошо. Конечно, не оленье мясо они оберегают. Стою на первой ступеньке первобытной лесенки и смотрю вокруг. С одной стороны, узенькая речка вся зигзагами изошлась по урману, а кругом, сразу за избой, густой лес. Я те­ перь уверена, что мне говорили правду— отец кузнеца— шаман и у них много божков. Эх, достать бы! Я уже знаю, что если кто возьмет у другого божка, его начнет трясти и будет трясти целый год, а через год он умрет. Вот председатель сельсовета поехал в юрты, где осталось бесхозяйственное имущество, чтобы забрать. Но все уже было растащено. Богатый торговец-остяк испугался красных и убежал куда-то, бросив хозяйство, и за эти годы все понемногу растащили. И только на чердаке в берестяном коробе нашел председатель много деревянных и металлических божков, три плаща и много новых плат- ков-приклада. Кто их осмелится взять? И решили с секретарем из платков занавес сделать для театра, а божков ученому продать, что ездит сейчас по Васюгану,— пусть в пользу комитета бедноты заплатит. Два плаща пестрых постарее разорвали, а новые кумачевые взяли флаг красный на сельсовет сде­ лать. И теперь председателя трясет. Ничто ему не поможет, пусть ездит— не ездит к докторам... Но ведь секретаря не трясет, решаю я. Ночью долго сидим у костра. Едим вяленое лосиное мясо и черный хлеб м пьем чай. Потом я натягиваю полог близ потухшего костра и ложусь спать. Ночь очень темна. Поднялся сильный ветер. Комаров угнало. Полог мой под­ ворачивается, я выставляю из-под него голову и смотрю в темную ветреную ночь. Я вижу прекрасно, что кто-то движется по траве к амбарчику. По росту ясно, что это кузнец. Ишь ты, он. носит настоящее нижнее белье! Босой он движется очень тихо. Но он идет берегом и, несмотря на темноту, его хорошо видно. О, он взбирается в амбарчик, залезает туда. Видно, осы спят. Невре­ димым он спускается вниз, но что у него в руках—не видно. Он почти бежит обратно. Я высовываюсь с другой стороны полога; он побежал к избе, что стоит у них пустая (вся семья спит летом в маленькой черной баньке). Вот он возвращается, вот захлопнулась за ним тяжелая дверь баныш. Я буду ждать рассвета. Ночью я ничего не увижу. Пора. И по влажной, холодной траве проторенной тропкой иду к избе' Собаки в стороне, но они уже привыкли ко мне за день. Я знаю, ка к крепко *) Юнги— божки.