Сибирские огни, 1926, № 1 — 2

ревку от чемодана, он постоянно и неустанно говорил нам о своей гибели. До его смерти слова поэта многими воспринимались, ка к на редкость талантли­ вый словесный узор, литературный прием. Многие вслед за формалистами относились к его стихам, лишь ка к к поэтической позе, искусничанию. Но- теперь то ясно, что все его слова были тем, чем является подлинная русская литература— исповедью, пророчеством, словесным символом живой жизни. Уже в начале своего поэтического пути рассказал нам о своем бу­ дущем в стихотворении «Устал я жить в родном краю». Уже тогда он про­ зревал, что скоро и трагически порвется нить его жизни. Он знал, что- никогда не удастся найти ему приюта, знал свою обре­ ченность бездомного бродяги. Он не сумел быть суровым и бесстрашным, чего требовало от него время. Он не мог принять и не принял жестокой необходимости людского пути. Здесь начало его драмы. «Вот она, суровая жестокость, Где весь смысл страдания людей. Режет серп тяжелые колосья, Как под горло режут лебедей. И свистят по всей стране, как осень, Шарлатан, убийца и злодей, Оттого, что режет серп колосья, Как под горло режут лебедей.» Родину он видит гибнущей. «Затерялась Русь в Мордве и Чуди, Нипочем ей страх. И идут по той дороге Люди в кандалах». Он не мог себя отделить от нее, чувствовал свою связанность и обре­ ченность на ту же учесть. Свою судьбу заранее сочетал с участью рыжей суки, у которой безжалостный хозяин — жизнь равнодушно поклал в мешок ее щенков и утопил. Наша эпоха сурова. Она требует от людей не только самоограничения своих радостей, она неотвратимо закрывает нас в броню душевной сурово­ сти >по отношению к другим. Последнего Есенин просто не умел делать._Он не умел изменить себя и изменить себе. Здесь его трагедия была в полном смысле трагедией национального славянского женственного характера. И то, что он не был интеллигентом, был настоящим крестьянином, свидетельствует, ка к и его стихи, что все это у него не могло быть наносным, выдуманным и вычитанным из книг. Это не драма интеллигента, а драма Толстовского Платона Каратаева. Судьбы их не изменишь. С Есениным случилось то, что случилось с Платоном Каратаевым в отечественную войну, что случилось бы неизбежно с ним, если-бы он жил в нашу эпоху, и революция принудила бы его перестать быть самими собой. Есенин, ка к и Платон Каратаев, был плен­ ником; нашей суровой эпохи и также не смог дойти до конца пути,— умер, к а к он, подчиняясь своей судьбе, упал в пути, прислонившись к березе. Самой большой его болью было то, что он не сумел стать революцио­ нером. А он хотел им быть, понимал, что только-в революции спасенье и для него и для родины. Еще в своей поэме «Инония», напечатанной в сборнике «Скифы» в 1918 году, поэт пытается вровень со временем стать суровым и жестоким.