Сибирские огни, 1926, № 1 — 2

к своим природным сибирякам—сибиряки вас не понимают, зубоскально сме­ ются над вами, чувствуют к вам антипатию, ка к к не своему, ‘несходному с ними в понятиях; хотите ли вы примкнуть к приезжим наиболее интеллигент­ ным людям, то говорят вам: «уезжайте скорее вместе с нами в Россию или заграницу, бросьте поскорее Сибирь проклятую, к а к и мы скоро бросим ее». Щаггов оказался в трагическом одиночестве. Некуда податься. Мечтать о возврате в Россию невозможно. Жить же в ссылке нельзя. Окружающая сре­ да живет эгоисти ческ и-приобретательск ими интересами: «капусткой», нажи­ вой, грабежом, картами и проч. и, конечно, эта среда не могла понять Щапова. Редкие одиночки время от времени собирались на вечеринки для того, чтобы обсудить тот или другой вопрос. Но в довершение всего заболела Ольга Ивановна, литературная связь с Петербургом прерывалась и в двери квартиры Щапова постучала нищета. «С вечной тоской, скорбью и горем, безвыездно, безвыходно мы,— писал Щапов,— оставались чахнуть в иркутских безжизненных жилищах, постоян­ но воздыхая и печалясь о том, ка к бы и чем бы в срок заплатить за квартиру, ка к бы и на что бы купить мешок или пудик муки для успокоения стряпки, ка к бы заменить^ новым до дыр, а иногда и до износу заношенное ветхое белье, ка к бы избавиться поскорее от сокрушительной, убийственной тяготы долгов». Гостей пригласить Щаповы не могли из-за невозможности купить лиш­ нее количество сахару и чаю. Приходилось все чаще обращаться к знакомым и занимать то 5 , то 10 рублей. j «Однажды Афанасий Прокофьевич прислал письмо с просьбой одолжить 10 или около того рублей. Я послал. Вслед за этим мне принесли сверток с за­ пиской. В свертке были серебряные ложки, а в записке Афанасий Прокофьевич просил оставить в залог серебро». Смерть Ольги Ивановны в марте 1874 года окончательно выбила Щапо­ ва из колеи. Физические и умственные силы его стали гаснуть. Появился спут­ ник несчастья— алкоголь и, вместе с ним, самая настоящая нищета. Щапов пи­ тался уже только хлебом с водой, при чем фактически жил тем, что ему дава­ ли его редкие знакомые. Лицам, которые Щапову помогали, он оставлял право после смерти издавать его труды. Правда, находились кое-какие доброжела­ тели, устраивали лекцию, где Щапов должен был выступать, одевали Щапова в сборное платье, но голос и умственные силы, надорванные нищетой, уже не повиновались. j 27-го февраля 1876 года Щапов умер от туберкулеза и голода. Известие о смерти Щапова запрещено было напечатать. Гроб провожали только несколько человек. В Петербурге о смерти Щапова узнали значитель­ но' позднее и то совершенно случайно. «Покойный Афанасий Прокофьевич,— по меткой характеристике Пле­ ханова,— принадлежал к числу самых типичных и самых замечательных пред­ ставителей нашего мыслящего пролетариата»*). Современное советское общество не должно пройти мимо этого скорб­ ного юбилея. Образ великомученика, «столпника», «фанатика» Афанасия должен быть известен современному мыслящему пролетариату. Он не был идеологом пролетариата, но он шел по пути, который бы его неизбежно привел к пролетариату. *) Г. В. Плеханов, Т. I. Стр. 11.