Сибирские огни, 1926, № 1 — 2

ребром светлым, золотом плавленным. На перекатах кипятком кипит, паром клубится. Все время на шестах шли. Тунгусы мои— Петр, да Василий, на что. .уж крепкие парни, а и то себе руки шестами до кровавых мозолей стерли. Чет­ вертые уж сутки плывем. Скучно мне и боязно. Сердце ноет. Кругом пу­ стынь хвойная, небо, да река, пески,да камни, да мы. Я люблю поговорить,, а с тунгусами о чем поговоришь? Они себе песни по-своему поют, и только. Спросишь:—о чем, Петр, поешь? А он смеется: гы, ш да гы. — Река течет, в тайге зверь ходит, моло-< дой я и девки меня любят. Вот тебе и вся песня. Тьфу ты, господи, боже-ж мой. Тоска едучая. Иной раз подумаешь: а что у них на уме— не знаешь. Вот та к гы, гы, да на привале ночью и коцнут или на перекате в реку сшибут с лодки. Ка к ни плавай, а верная гибель. Полупудовые камни ворочает. Думаешь так, и не по себе как-то. Прижмешь винтовку к коленям, браунинг нащупаешь, крикнешь: — Гей, гей толкай шибче, чортова кукла. Го! Го! И стены таежны откликаются— го! го! А ту т еще харчи стали подходить к концу. Начали чаще к берегу при­ ставать, авось дичь какую подстрелишь. И ка к на зло—велика тайга, а все зверье будто повымерло. Следы находили, правда, и сохатого, и медвежьи, и других, да кто за ним по спешному делу в тайгу пойдет? Медведей там гибель, стадами бродят. Раз было чуть не напоролись, да медведь не сплоховал. Сидит он себе, шельма, на камне у проточки и рыбу ловит. Не шелох­ нется, темный весь, не отличишь от бурого камня—ми дать, ни взять рыжий валежник. Нацелится и лапой из протоки рыбу, ка к острогой на берег выки­ нет. Иной старатель, так и ложкой из артельного котла не подцепит. Петр, уж винтовку к плечу поднял, а он, стерва, ка к сиганет и в тайгу. Поя’ехали мы к тому месту и привал сделали. Рыбы вдоволь мишка наловил. У каждой голову поотгрыз. К а к поймает, перво наперво голову схряпает, а саму рыбу в землю закопает на день, на два. Очень уж любит рыбу с душком. Без того не ест. Развели мы костер, насадили рыбу на палки, да на огонъ,— пусть пе­ чется. Дрянь эта рыба, братишки. Идет она с моря в протоки и речки икру метать. Забирается в ручьи, к самым хребтам. Путь ей лежит далекий и труд­ ный, через камешки перекатные, через пески отмельные, через воды глыб- кие и быстрые. Идет рыба, об камни бьется, об пески трется, одолевает силу водную. Придет к верхам, в конец измотается, исщербатится вся, зубы у ней вырастают большущие, а оттого ее и зубчаткой зовут. Вконец из сил вы­ бьется, хоть руками бери. Да толк-то какой. Мясо жидкое и скользкое и никакого вкусу. Трава и та приятней. А нам-то что, жевать приходится. Надо же брюхо набить. Поели мы рыбки, значит, голубицей закусили. Уйма ее кругом растет. Да какая голубица—царю к обеду подстать. Каждая Ягодина с орех. Кусты от нее темно-сизые, будто в утренник схвачены морозным инеем. Одним не­ хороша. Поешь на пустое брюхо и такая изжога от нее проклятой берет, что все нутро наизнанку б вывернул. Тунгус и тот от нее бережется. Сижу я у костра, рыгаю нестерпимо, а Петр и Василий в дорогу со­ бираются. Гляжу вперед, гляжу назад—все тайга, да тайга зубчатая, будто гу­ стым зеленым стоячим туманом весь свет застила, и идет от нее прель гни-