Сибирские огни, 1926, № 1 — 2
Г о р д о с т ь . 1. Шел я по братскому тракту сельским этапом. Везли меня в ссылку для удобства начальства совместно с уголовными. Сельский этап — учреждение простое, бесхитростное: нацепит сотский бляху на себя, прихватит, больше для видимости, а не для устрашения, берданку, ввалится с арестантами в сани к недельщику и поклевывает себе носом до следующего станка. А там опять то же самое. А если неделыцики где заспорят, то и заночуешь в пахучей, гу стым жаром дышащей избе, где-нибудь на тулупе, постланном сверх соломы, по которой шуршат и суетятся тараканы. Спутники мои были разные: один высокий, молодой, молчаливый, дру гой низенький, притом еще хромой, истрепанный летами, говорун и балагур. Зима стояла крепка», ядреная. Снегу на тракту было много и в его бе лой, веселой пушистости беспомощно и обреченно ныряли розвальни, в ко торых неудобно и беспокойно сидели 1 мы трое. Ямщик, он же десятский, хо зяйственно одетый и обутый, приловчился ка к-то боком на передке саней и терпеливо почмокивал на задерганную маленькую лошадку. Хромой арестант был закутан и завязан в какое-то тряпье, и видно было, что ему не холодно, что знает он ка кой -то секрет, к а к из лохмотьев устроить себе теплую одежду. Зато второй, высокий, сильно зяб в не по росту корот ком летнем пальтишке, туго опоясанном грязным полотенцем, в дырявых, пе ревязанных мотаузом, штиблетах и в вытертой серой шапченке. Я ехал по-богатому: на мне был хороший меховой полушубок, а сверх него, на случай больших морозов— просторная овчинная шуба, барнаулка. Когда, о т’ехав версты три от первого станка, я увидел, что высокого коре жит о т холода, мне стало стыдно за свои две шубы и жалко высокого. Я ски нул барнаулку и предложил ее ему: — Погрейтесь!—сказал я:— Мне пока и полушубка достаточно. Высокий внимательно поглядел на меня, мотнул головой и, улыбнув шись, взял шубу. Хромой крякнул и засмеялся. — Ну вот... это— шанго!.. Это по-артельному!.. С этой шубы у нас и пошла дружба почти до конца пути, до самого Братского Острога. 2 . В белой веселой пушистости'снега ныряли и поскрипывали сани. А под скрип саней и глухой топот лошади 1 хромой арестант весело трещал свои, пе ресыпанные шуточками и жгучими словцами, истории. — Эх! уш кан-то ка к напетлял!— поглядывая на легкие пятна следов у дороги, сказал он ка к-то :— Самая безответная животная— от всех ему до стается, а сам безвредный. — Безвредных животных не имеется,— подал голос высокий:— Хочь какой-нибудь, а все вред. Хромой оскалил выкрошившиеся черные зубы и подмигнул мне: — Сурьезный человек! — Молчал бы ты!—нехотя и вяло оборвал его высокий. И хромой не надолго замолчал. Но, видно было, не так был у него язык подвешен, чтоб молчать: скоро он снова заговорил.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2