Сибирские огни, 1926, № 1 — 2

— Баба— 'она хлябкая. Ее лаской прижми, а то рот зажал, да действуй... Ежели сильно шипериться начнет, и стукнуть раз два не мешает. Ха! — Это ты про шмар!..— брезгливо прервал черноглазого Глотов. — Нет, брат, про всяких... Бабы— они все одним местом берут... Я, брат, разных видывал... Один раз офицершу... — Ну, опять завели обедню!— зевнул Глотов:— хвастаете, врете. Вот ты, лучше, Васька, расскажи, к а к тебя бабы бивали?.. Арестанты захохотали. Черноглазый обиженно хмыкнул и отошел к другим нарам. Глотов посмотрел ему вслед и ухмыльнулся. — Не любит!.. А я вот, ребята, про одну девченку, от которой мне здо­ рово влетело, всегда с большим даже удовольствием вспоминаю... Потому— совесть в ней была... — Неужто влетело? — Тебе-то, Глотов?!.. — Да, ребята... Был такой случай. Лет пять тому назад... В Чите... 2 . Дни влеклись медленно. Июль жарил во-всю. Пересыльные бараки за­ дыхались от жары. Начальство подбирало партию — последнюю якутскую партию: длинный обоз, ощетинившийся штыками, потянется по бурятским пахучим степям, потом бестолково и грохотно погрузится людской хлам на паузки, и на паузках вниз по Лене поплывет партия к Киренску, к Вилюю, к Якутску. В душный барак, к уголовным, начальство вплеснуло нескольких поли­ тических. Они облюбовали себе клочок нар, обособились и чутко и насторо­ женно прислушивались и приглядывались к окружающей жизни. Они не мешали камере своим присутствием, про них знали, что они народ артельный, товарищеский, что они, если нужно, умеют язык держать за зубами. Их мало стеснялись. И хотя и была в отношении их некоторая сдержанность, но она скорее походила на смутное и скрываемое уважение, а не на неприязнь. Когда Глотов начал рассказывать свою читинскую историю, кто -то из политических присел ближе на нары и стал внимательно слушать. И так ка к Глотов рассказывал громко и внятно, то слушавший не про­ ронил ни единого слова из этого рассказа. 3. — Состоял я тогда,— рассказывал Глотов,— в бегах. По летнему времени занятие это было вольготное и спокойное. Собирался я подаваться за Камень, ну, была одна задоржка, и я, следовательно, гранил читинские пески. И вот, ребятишки, ходил я, ходил этаким манером и вышел я за город. День стоял важный, жарища шпарила во-всю, кругом трава, можно сказать, на солнце горит. Вообще— лето, и прохлады никакой. Иду я себе таким манером. Дай, думаю, дойду до кустиков, устроюсь на даче, покурю да сосну. И никаких у меня мыслей, прямо легкость в голове и больше ничего. Прошел я немного расстояния, печатаю по пустынной, к слову сказать, дороге, и, только на завороте одном свернул, вижу идет впереди меня жен- чина. Одна-одинешенька, а в походке, к а к я вижу с заду, стройность такая, сразу смекаю я, что сорт этот, надо понимать, высший.