Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

И. Коромыслов ущелье сползло, конец свой правый кверху подняло, как будто тамза водопадом воду в раке черпает. Парасковья Петровна с улицы прямо в горницу; — Палашка, ставай! Палашка потянулась, что-то промычала, храпом сонным проскрипела. Парасковья носком пима в бок. — Ставай скореича!.. Палашка, пошатываясь, встала. Пышкает, в корню косы царапает. Мать в корыто деревянное морковь вареную вывалила, к потолку белый столб пара подымается. Палашка чистит первую морковку. — Ступай богу молись, я туто-ка одна поотстряпаюсь! Палашка глянула в окно. — Я боюсь в потемках-то. — С е е т хтовто тибя, десять сажен пройти. В горнице в темно-зеленый сарафан нарядилась. Розовые со цветоч- ками рукава одела. Под самыми титьками поясом широким перетянулась, на спине две кисти снопами болтаются. Титьки, как булки ржаные, через пояс перевалились. Чувствует Палашка—зимой они были стальные, упру- гие, а сейчас, как пуховики. Идет, подручником помахивает. У подручника подкладка отпоролась. Внутри бумажка похрустывает. В низкой внутренности пышкотня старушечья. Пахнет кислятью и по- том. Палашка встала среди старух на левой стороне. Молельщиков осма- тривает. Все большебородые, лицом строгие. Вон и он—кафтан его с ря- бинками. Глаза косит, крестится не вместе со старухами, отстает. Ста- рухи тяжело вздыхают, охают, пуще пыхтят. Бабушка Настасья—старуха Кононова—впереди стоит: она подслеповатая, не увидит. Отец в дальнем углу за народом. Увидал, головой легонько тряхнул. Псалмы читал Аверьян быстро, громко, как капусту рубил. Обтер пот с лица белым платочком—у стариков простился, лопатистые бороды молча поклонились. Белый платочек в кафтан залез и уголком одним выглядывает, на уголке красная буква «П». Левый глаз бегал, дозорил. Заметил мельк зеленого подола. Три низ- ких поклона отвесил, у стариков простился и—в темную прихожую. В прихожей никого. Шубы, тулупы на стенах висят. Двери обои за- перты. Темно... Луна несмело косится на единственное окно. В углу ме- жду шубами ойкнула Палашка... —' Кто это туто-ка? — Чо, не узнала?—спросил голос чтеца. — Ты, братишко?—уверенно прошептал девичий голос. Аверьян—сын Гаврилы Михайловича, его мать и Парасковья Петров- на—две сестры родных. Руки ощупали титьки, зацепили за спину, прижали к себе. Спин- ные косточки хрустнули. Сухие губы искали толстые губы Палашки. Рука ее рылась внутри подручника. — На!.. Потная рука ее уткнулась в Аверьянову ладонь. Хрустнула бумажка и спряталась в кармане за белым платком. Кедровые' двери громко хлопнули. В углу прошипело. — Тише!..