Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

И бил меня отец, тыкал носом; так изладь, так подтяни... Ну, поболели на мне шишки вдосталь, зато научился... Степан подхватил: — А сколь нас таких. ч9о заместо шишек сгодятся! Мы не зря пропа- даем, товарищи... Младший из кержацких ребят тряс светлой скобкой густых волос, воз- бужденно мычал и махал руками, дико тараща мутные глаза. Когда солдаты и казаки кинулись на Сеньчу, подловчился, было, молодой кержак стащить казацкую'пику... Солдат так хряснул его по ^ голове, что он откусил себе язык... Теперь все слушал, слушал кержак и на все отвечал по-своему: мы- чал, мучительно играя вдруг опустевшими глазами. Никто не понимал его. Молчала вовсе Татьяна, будто ничего не было вокруг. Расторопная, ру- мяная девка вся выцвела, как кумач под дождями. Родной бы матери не уз- нать. Татьяну увели на гульбище в одуревший от ужаса аил. С гульбища при- шла она с блуждающими глазами, с белыми трясучими губами, вся в синяк&х, горбя плечи под тяглом позора. Молчала девка, только руки заламывала: — Погана я, господи йсусе... испохаблена я, о-ой! И как-то страшен встал день в каморе беглых: с гвоздя свисала Татья- на, растопырив руки по стене. Заднего полотнища грязного ее сарафана не доставало: оно сдавило девичью шею. Степан, после измены синеглазой слезы не проронивший, теперь зазве- невшим голосом вскрикнул: — Народушко российской, рабы, коим один воздух оставлен, где тер- пенью вашему конец настанет?.. За выступом полураэломанной печи лежали, прижавшись друг к другу, Удыгай и Орылсут. Только они и остались живы, потому что сразу их окру- жили солдаты. Остальные же родичи бросились защищать своих жен, доче- рей, сестер... Казаки и солдаты, пьянея от крови, метали пиками, били при- кладами... дешевле гвоздя калмычья кровь. Еще помнил Удыгай, как на порыве предвечернего ветра первым вошло на поляну аила белое знамя... А на белом поле страшный враг алтайца, золо- той орел о двух головах, наставили золотые головы, острые сбои клювы в беззащитные груди алтайцев... И подняли тогда руки Удыгай и Орылсут, и на колени пали, моля о пощаде. Теперь чахли в сырой каморе, не заглядывало солнце. Всю жизнь про- жили на ветре и на солнопеке. Теперь мерзли и задыхались. Удыгай весь по- седел. Нос заострился, тело усохло, обессилело... Орылсут, молодой кам, все тянулся запавшими черными глазами к окну, искал солнца. Рваные малахаи на обоих болтались, и рукава сползали по самые пальцы. Порой не мог больше терпеть Удыгай. Садился на пол, раскачиваясь в такт унывной песне: «Ой когда новые придут дни. Молодые, как серп месяца... Когда родится великан, Что убьет птицу С золотым клювом. . TtycTt ЧйжТут прах ее, Разовьют по ветру... Ужель не придет никогда молодой великан. Ужель,не убьет птицу. Тогда лучше-б не родиться алтайцам».