Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

— С отрядом поедешь до последней тропки, как уговорено было... Еже- ли наврал, то....—И комендант крутил в воздухе кулаком. Аким же упивалсй покоем... Спалось беспробудно. Измоталось тело до самого малого хрящика, жаждала обновления кровь. Обновленно чувствовал себя и комендант. Худым пальцем водил по кар- те и, кажется, первый раз в жизни так свободно с главным начальством разго- варивал. Не вспоминал даже, что палец у него костистый, узловатый, с обку- санным ногтем. По карте верст пятьдесят с небольшим. Качка похлопал коменданта по плечу. — Хвалю, хвалю. Коли все удастся, сего не забуду. — Господи! Я человек малый, ваш... пр... сход... ство... В надежде сей и стараюсь... — Знаю, знаю... Токмо старайтесь, чтоб сей бергал показал горную дорогу к жильям сих ложных поселян, сиречь, беглецов наглых, нарушителей порядка преуспеяния государтсвенного. Карты наши совершенствами боль- шими не обладают, особливо в южной стороне, так должны вы, государь мой, Петр Семеныч, дело с бергалом до конца довести. — Ваш... пр... сход... ство! не извольте сомневаться! Качка решил отправить жену в город. Стареющая прелестница ударилась в капризы, так как узнала, что горный ревизор останется вместе с Качкой—боялась, чтобы свежие щеки и яркие глаза комендантши не занесли огня в ветреное сердце любовника. Разными уловками пробовала добраться до мягкого места в душе главного заводского начальства, но Качка стоял на своем. — Поезжай, драгоценность моя. Слово мое неизменно. В военной по- ход направимся, так слабому полу тут не место. Уедешь после-завтра с ка- мер-фрау своей. А завтра арестантов двоих в город отправим. Владимир Никитич, ревизор прекрасный, сегодня чаще обычного кру- тил золотистые свои усики, досадовал: как с свиданиями быть? Перезрелая, чересчур полнокровная страсть супруги начальника требовала накануне оГ- езда нежных уверений, вздохов, об'ятий, томных взглядов... В мыслях же горного ревизора в лазурном облачке плавало тонкое синеглазое личико канцеляристовой жены. Та не просила о рандеву, а быть с ней хотелось. Опять же ссориться с Качкой не входило в расчеты, ведь в алтайской глуши молодому небогатому дворянину карьера обеспечена. Поразмыслив, решил: сначала условиться о времени с женой начальника, а потом уж пови- даться с Веринькой, любезной без прикрас. Так и сделал. Веринька же многочасную тяготу дум перенесла на напудренных своих плечиках. С одной стороны, слабое, выросшее в комнатном затворе, сердце под- грызла жалость, с другой—-оглядывалось оно на улыбающуюся жизнь. Много и много раз, наминая в руках душистый платочек, думала, тер- заясь и досадуя. — Все равно-ж не судьба!.. Корила себя, что не смогла сразу ему сказать: «Я мужняя жена, уходи, спасайся!» И тут же думала, как тяжела будет жизнь, ежели она, Веринька, промучится так долго. Но услышал Гаврила Семеныч от Фирлятевского, как выразился беглый гайдук о ней, что ее «испоганили», что она «предала»... Сердце же было не- многим больше сердца малиновки, что сидя в клетке не только всей кошки