Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

Уснул Аким крепко и проснулся от рвущей тело боли, сырости и немо- ты во всех суставах. Попробовал встать—привязан. Рана же горела так, буд- то кто пылающим поленом прожигал ее насквозь. Кругом было темно. От- куда-то дуло. В углу пискотня мышей. Во рту было сухо от жажды, что даже слюна не набивалась. Аким застонал. Захрипела дверь, будто дожидались его пробуждения. Глаза резнуло мгновенной, узкой, как сабля, полосой света. С поднятым фонарем подходил к нему страшный человек с пустыми светлыми глазами и погаными речами. Фирлятевский поставил фонарь и скучливо- сощурился на Акима. — Лежишь? Аким почти не услыхал своего голоса: — Пи-ить... — Пить? Не-ет... Сие дело нетрудное, .но с упрямыми я упрям... Слышь, бергал? — Бо-ольно-о!.. Фирлятевский сказал, тихонько посапывая: — Больно оттого, что сольцы тебе на рану насыпана малая толика... А перенесли тебя в погребок. Холодненько?.. И-и... Что делать, беглая душа? С меня служба требует, а я с тебя... Только скажи... — Пи-ить... Пить!.. Акима прошибла сухая какая-то слеза... Весь затрясся под зудом плача. Тело вдруг будто поплыло куда-то в огненную крутизну... Донесло спокойный голос, как с другого берега: — Сейчас пить принесу... Аким последним остатком чувств постиг: будет, будет вода. И открыл пересыхающий рот. Донесло еще раз. — На Бухтарму что-ль ушли? — Н-на Бухтарму—торопно почти прокричал Аким, почуяв прибли- жающийся к губам холодный край ковша с чистой, родниковой водой. Вечером Качка бегло спросил: — Ну, как дела, сударь мой? Фирлятевский поклонился. Щеки прошиб румянец. — Чаю скоро благое окончание видеть. Хлипок весьма сей бергал... Качка заморщился и чихнул преувеличенно громко, будто боясь, что комендант еще скажет что-нибудь. Аким потерял счет времени. Вся жизнь тела ушла в рану и жажду. Вре- менами рану обмывали, смазывали, давали пить, и Аким бездумно и блаженно погружался в крепкий сон. И просыпался опять в веревках, наполненный, как гноем, болью непе- реносной и огненной жаждой. Молил: «Бросьте мне камень в башку!». Комендант качал головой: — И упрямы же вы все беглые, вот мерзавцы... Умереть охота... Жи-ир- но очень захотел! И настал день, когда Ак'им потерял всего себя, не мог терпеть дольше. Боль будто рвала тело в клочья, а рот от жажды обратился в пылающую без- донную дыру... И выдал Аким драгоценную тайну... Но коменданту еще было мало: