Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

Фирлятевский допытывался: — Совсем скоро заживет? Иль долго еще? Но француз забормотал что-то по-латыни. М-г Picardot вообще чувствовал себя обиженным: по совершенн непонятной причине ему было приказано лечить «разбойника»; во-вторых, приходилось иметь дело с Фирлятевским, человеком, который не умел даже произнести правильно его фамилии. Дворянина же, не умеющего из'ясняться на прекраснейшем в мире языке, M-r Picardot и з а дворянина не считал. К коменданту исполнился презрения. Фирлятевский же возненавидел лекаря за его надменную сухость, молчаливость, накрахмаленное жабо, за букольки и лорнетку. — «Этакая обезьяна заморская»—думал он про лекаря, — «чванюга, дрянь, мерзавец»! Но сам тянул худосочный свой рот в любезную улыбку и добился-таки от француза заключения: рана уже заживает, но кожица на ней еще очень тонка и надо- соблюдать осторожность. После обеда, жирного и сытного, начались мучения Акима. Возле изго- ловья склонилось длинное, лысолобое лицо и свистящий шепот жалил ухо: — Говори, где жилье? По какой дороге? Много-ль вас там? По какой речке .проходить? Засыпал Акима вопросами, скороговорил, жмурился грозно, запынял локтем в шею... Аким.же мотал головой, захлебисто дыша от ужаса. Отма- хивался: . — Ваше благородие... Батюшки... Я на товарищев не доносчик... Над ухом шипело: — Значит, бунтовщикам потатчик?.. Да ведомо-ль тебе, что в началь- стве ты жалость возбудил хворостью своей?.. Лечат тебя, аспида, кормят. Но ты сие заслужить должен... Проводи отряд до- жилья беглого, токмо тропку последнюю покажи и награжден будешь до конца дней... Токмо "ДО' последней тропки доведи. — Восподи—батюшко-о!..—простонал Аким.—Пошто худомалого че- ловека морочить?.. Лысолобый в вылинявшем мундире был ему страшен и противен: будто бок-о-бок идет лягушка мокробрюхая и отбросить нет сил. Аким устал от этого тихого голоса—то грозного, то злобного, то медово-сладко- го. Несколько раз спросил Аким о товарищах. Фирлятевский ответил со смехом: — Они свое получат, а ты не будь дурак. Аким понял, зачем его лечат. Мутью подернулся весь мир. Лежал вы- тянувшись, медленно водя.стухшими глазами по .закопченному потолку. Фирлятевский тоже устал. Потный и злой в последний раз склонился к сухонькому лицу Акима: — Н-ну... дьявол бергалий, покажешь, где жилье? Аким ответил дрожаньем губ: — Нет, ни за каки деньги... Фирлятевский протяжно свиснул. Перекрестился на черную деревяшку иконы: — Прости мя грешного, угодниче Христов!.. Не хочешь, милый, не на- до. Придется тебя поморить, придется... ох-хо-хо-о...