Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

смог нашу спаленку и салончик новыми эбоями обить, а также справить за- навесочки на окны. Обои же, пышечка моя, одна галантерейность: голубые с розовыми и алыми цветиками. «Еще чуть не забыл. В обществе, в коем ты находишься, незачем быть недотрогою, даже смешно. Я замечал, что его высокоблагородие, горный ре- визор, большой ценитель женской красы является—и, как-то заметил я, тебе он благосклонность показывал, посмотрел на тебя так сладко и приятно. Он— начальство мое тож, не забудь сие. Посему монашеского лица не строй, коли случай будет. Нам о будущих временах позаботиться следует, ведь дети будут, а из них охота, я чаю, людей сделать, а отцу же лишнюю медальку на грудь или чин ассесорский, к примеру, иметь не худо. ' «Итак, прими мои советы во внимание. Я же люблю тебя неизменно, по- сколь ничтожная моя доля сие разрешает. Целую тебя, пышечка, в глазки, ручки, губки. Твой любящий муж Матвей Залихваев». Веринька сложила письмо на коленях, улыбнулась, было, представив се- бе спаленку в голубых обоях, но сникла вдруг, опустив завитую белую чолку. Со вчерашнего дня не могла опомниться от тяжкого, холодного страха. Уже стала забывать прошлогоднюю весну, золотой вечер, слезы на площади перед приказом главной конторы, расслабляющую тоску и боязнь длинных бессон- ных ночей, уже жизнь, успокоенная рассудком и привычной колеей, устано- вила дни в мерный бег—как вдруг разговор за обедом поднял забытое со дйа души. А вчера еще из своего уголка в передней за шкафами и баулами услы- хала, как беспокоился Гаврила Семеныч. Тихонько пошла по дорожке, нервно обрывая листья. С каким-то смя- теньем думала: — И все-то беглые, беглые... И чего бегут? Ведь хлеб имеют... Ужли всем дворянством быть... Видно так от бога... Вдруг—будто кто шепнул в ухо слова измятой, исписанной каракулями записки Степана: — Жди меня две весны! Прижала руку к сердцу. — А я... и одной не дождалась! Обвеяла разгоряченное лицо платочком. Пахнуло нежно и пряно вербе- новой настоей. И уже хмурилась бровь: — Аль я ему жена была? Так просто жалела и жалела по-девичьи... А ему, что не житье было?.. А мне какая от него радость была бы? Встряхнулась, как воробей крыльями после грозы, и мелкими шажками пошла к беседке, где стояли пяльцы с вышиванием для ножной подушечки Марьи Николаевны. — Здрасьте, Вера Андревна! Это капитан Фирлятевский. Кивает длинной, узкой, как огурец, головой. Улыбаясь, перекладывает в куче желтого песку находки свои: цветы и травы. Обрадовалась человеку. Наклонилась над кучей. — Каких опять цветов насушили, Петр Семеныч? Видно, удачен герба- риум ваш ныне? Капитан просиял. С ребячей торопливостью развернул большую папку, где толстые листы испестрены листьями и цветами.