Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

нибудь к чорту на рога, к самой китайской границе, на Аблайкитку какую- нибудь, вот и дохни там на грошах да и в смертной скуке... А тут и в кар- тишки можно перекинуться и... Его тощее лицо вдруг просияло: — И -флора здесь богатеющая! — Дурак!—со слезами крикнула капитанша,—только и носится с гер- бариумом своим, все из-за сего готов кинуть. Фирлятевский виновато приглаживал жиденькие русые височки под. слезающим париком. Правда, неизменной его страстью были гербарии, кото- рых насчитывалось у него не одна сотня листов и ящичков. Жена не унималась: — Пылит, пылит всем к глаза... Я, я... мы... а у самих долгу боле, чем волос на голове... Нет купчишки в Барнауле, кому бы не должали... Сюда приехали ныне тож из-за недостачи—небось по Парижам не наез- дишься каждый год... А ей, врале, забияке, хватит ломанья: я-де горную на- туру обожаю... У-у... ненавистная... Подлая, обманщица!.. Мужа старого во- дит за нос, из любовника празую руку мужу сотворила... — Ш-ш... матушка, не петушись! Молю! ^ — А я вот возьму да и покажу ее красавцу всякие гллантерейства... и пусть злится, когда он на меня будет глядеть!.. — Сашенька, женушка, опомнись! Аль загубить меня совсем порешила? И жилистой, дрожащей рукой Фирлятевский закрестил жену. Жена бешено сжала маленькие кулаки. — О-ох! Даже сего я не смею!.. Так, значит, и гни перед ней голову! — Ну, что же делать-то?.. Подчиняйся высшим... Мал наш род, мелок,. Сашенька, вот и маемся... «Малость рода» всегда чувствовал комендант Фирлятевский, как не- кое проклятье. На-завтра Качка сказал ему: — Отобедать со мной, государь мой и господа офицеры, милости про- шу. И вас также, сударыня. За обедом комендант Фирлятевский говорил падающим каким-то голо- сом, горбился, чувствовал мучительно: худые свои ноги в залатанных сапо- гах, старый запятнанный сюртук, неуменье держаться за обильным этим сто- лом, болтать, смеяться. Жена сидела понурая, с пылающими щеками, словно ежась в своем праздничном голубом платье, теперь уже выцветшем. Моло- денькие офицеришки—подпрапорщики и прапорщики—таращили глаза на ослепительную жирноту начальничихи, упивались запахом парижских ду- хов, сторицей отвечая на ее любезности. Сами же с забывчивой жадностью тянулись к соблазнительным бутылкам и фруктам из качкинских походных погребцов. Офицеры были молоды и начальничиха угощала их тем охотнее, что этим могла возбудить досаду в избалованном сердце любовника и показать, что в ней еще много огня и прелести. Правда, не одни глаза скашивало было на край стола, где разливала вино' по бокалам молоденькая женщина с сини- ми глазами, но угождать начальничихе было выгодней. — Веринька, говорила ей Качка,—налей сим любезным молодым лю- дям и подбери фрукты. И нежнолицая, синеглазая, с неизменной улыбкой оживляла хрусталь ' золотой и багряной влагой.