Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

идет, не до смехов. Вишь, како дело. Мать жениться велит... Шш... стой, сто-ой! Не тарашшись! Ну, жениться... Больно, бает, долго отец-от твой не едет. — Да пожди, пожди... Будет он скоро... — Э... чо туто долго? Самому мне, девонька, надоело таючись с то- бой. Охота уж по-ладному без страху, коли хто тя увидит... Мать-то вить меня сговаривала, слышь... Сирота тут в соседней слободке, как есть кругла сирота у мужика онного работничат. Хороша девка, на работу дюже бойка. Зимусь-от матери прясь помогала... — Аринка? Белоглазая? Она? Вдруг встрясла его за плечи, взвизгнула, но он сбросил ее руки... — Кака она белоглазая? На харю не плоха. А нравом, мать бает, не хужей тебя, може бастей ишо нравом-от... Она упала головой в коленки, придавленная, униженная. Качаясь из стороны в сторону, кричала, запустив пальцы в волосы: — Ой-ой... горюшко-о!.. Мать твоя ведьма... Проклятущая ведьма!.. Смутила тебя, девку подсунула... Да вить ты ишо не спал с ней, может, она кака уродина? Подлой-ой! Со- мной целу зимоньку гулял... Кидашь? По-материнному уговору... Попомни!.. Я... я... девку твою... я ее... И забилась в тяжком, необлегчающем плаче. Орехово недаром так прозвано. Места тут для пашни не всегда лад- ны: лога, выбоины, в низинах толстые слои глины, а чернозем накидан буд- то на-смех—где попало. Зато кедровик—на сотни верст, пожалуй, не сы- щешь такого дерева, прямостволой, раскидистой, пышной хвои, а среди смолистых ее ветвей висят, с малую баранью голову, круглые шишки, где вызревает сладкий кедровый орех. До глубокой осени вывозят из бора во- зы с шишками. Бойкие торгаши наезжают из города к погожему осеннему бору обдирать пахучий, отягощенный ореховыми плодами кедровый бор на веселой реке Бие; поэтому заводятся деньжата у ореховцев только к осе- ни. Конечно, цен ореховцы не знают: сколько кладут на жесткую зашорх- ленную ладонь бойкие бийские и барнаульские торгаши, столько и прини- мают, даже в рядку не пускаются: ведь орехи-то в город везти все-равно некому. , Осенью же играли и свадьбы, правду, редкие в Орехове. Выдавали де- вок замуж только те, у кого, кроме девок, есть и сыновья. Бессыновные же девок дома держали крепко. Но уж так велось в Орехове, что девки без поповского венца замуж выходили. Зазора же горького не видели в том, что в семье возле бабок и девок вертелось голопузое ребятье —оре- ховских девок «пригулки». Бывали незадачливые девки, стыдились, сраму боялись, сбывали ребят с рук: собаки много раз разрывали мелкие могилки, вырытые наспех слабыми руками после одиноких родин на поляне в кедро- вой тени. Девка, которая покрепче да пожадней на жизнь, и не однажды сбрасывала с рук ребят в мягкую сухую молчальницу-землю и до тех пор гуляла пэсле дневного устатка над Бией в смолевой прохладе кедровика, пока ядрено было тело и от обнимок парней румянилось жарко лицо. К старости, если мужа не было, обращалась в бабу невенчан'ую, часто пост- ницу, ворчунью, глухую для смеха, суровую бобылку. И точно знали девки тоскливый свой конец: днями отцовская пашня, покос, коровы, молотьба, лесосека, а вечерами, отхватывая край короткой ночи, спешили ореховские девки бессыновных отцов и матерей отгулять-