Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

Как-то в погожий день увидал в Бухтарме свое лицо, темнокожее, об- росшее густой, жесткой, прикурчеватой бородой, свои длинные, смякшиеся от редкого мытья волосы—и нашел в себе что-то медвежье. Давним-давним и чу- жим до злобы казалась все пережитое в качкинском доме, ноВеринькино лицо горело, как неизменный звездный огонь, родной, как своя душа. И еще горше стала тоска, когда жизнь обернулась к нему не безмя- тежно-солнечным лицом, а скалила зубы страхом и насмешкой. Волком под деревом сторожил подошвы гор постылый брошенный мир. На горном жнивье согласье было плохое, люди жадны, каждый по-своему, и жизнь не походила вовсе на певуче-шумную, полноводную реку, а утекала тонко звенящими ру- чейками в землю. Одни хотели крепко осесть и нажить добро, другие же в хозяйство врастали с развалкой, лениво, потому, что от этого всего отвык- ли—и все же спасения и надежды на безопасность не было, не верилось в окончательное спасение от длинных загребистых щупальцев — главной кон- торы. — Эх, хоть-бы ты была со мной, родненька-а! Тосковал. Шло горное лето с прозрачной жарынью и девичье лицо ка- залось так близко—руку протянуть и вот она. Марей ворчал: — Здря ты, паря, нюни пускаешь! Эко! Городску облюбовал... А челове- ку, брат, и бабу надо выбирать не здря, свойскую надо, а не чужую... Здря гоняшша... Бери алтайку лучче... — От ей дух идет, словно из хлевушка... — Будь ты проклят, Степанко! Нюханул сладкого, вот и думашь везде ево достать. Надоть вот скореича в Аблайкит уйти, тамо, бают, вольно. Видно долю нашу не найдешь скоро-то... А там-от продет с тобой дурь... И ушли бы на Аблайкит, да встретил Степан в лесу охотника... Расска- зал охотник, что Качки едут гостить в горный форпост, а с ними, значит, и синеглазица любимая. Такая жажда непереносная вспыхнула—увидеться, говорить. Умолил Марея и Акима домчаться вместе до Катуньских истоков, а там может быть удача ждет: птицей из клетки бросится синеглазая на широкую бергалью грудь, поймет в миг, что свет ей не мил без Степана и тогда ее, сияющую и покорную, хватай и на коней. IX. Горный форпост. Форпост «Златоносная речка» на горе. На валу возле ворот раскорячи- лась пушка, когда-то крашеная в зеленую краску, а теперь проржавевшая по самые колеса, отчего давно уже не двигалась, вросши в землю. Редко бывает бездождная весна; до лета столько потоков обильных омоет землю. Не велика была беда, что пушки форпоста «Златоносная речка» не стреляли, хватало одного 1 их вида. Царские укрепления в пушках почти что и не нуждались. В первые времена, правда, попаливали демидовыцы в «дурье калмычье», что не хотело сразу отдавать русским дорогих сердцу угодий. Но ведь не трубками же драться калмычью, коли охотничьи их само- стрелы не страшны для солдатских ружей... Уходили калмыки с воем, плачем, трясясь от бессильной ненависти, очищали места для жаждущих золота. Еще голее были руки у беглого люда, который крепостной вал чуял издалека. А ежели попадались беглые на глаза крепостным раз'ездам, то ва- лились врассыпную, как зайцы.