Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

што-де, не могет такое человеческое состояние продолжаться до сконча- ния века. — Пфф... Чисто ошалелой! Здря ты, парень, книжки читал, они нашему брату—враг, все в их гля нашего омману... Вот у тя и валится из рук... Умен больно, кни-и-жник... Иногда добрел Сеньча, таща из сверкающей переливно Бухтармы туч- ный невод, будто набитый отчаянными скачками рыбьих серебристых тел. Хозяйская душа Сеньч-и радовалась и гордилась удачей. Тогда мягчало сердце и становилось жалко Степана: — Тебе-ба знашь чо?.. Жениться надо... Аль все о девке своей, господ- ской барошне думаешь?.. Степан молча щурился на реку. Сеньча качал головой: — Вижу, забират тебя... а здря-я... Видал я ее как-то-ся... На свечку похожа, что в великопостье жгут... Из себя хлипка шибко... За тебя Удыгай любу девку свою отдаст... И правда: Удыгай как сразу доверился и полюбил Степана, так и укре- пился на этом. Как ни увидит Удыгай Степана, так и заговаривает о сватов- стве. Старшая дочь Удыгая—Кырту давно заглядывается на русоголового пар- ня. Волосы у Кырту черны, как свежий деготь, а глаза темны и блестящи, как горный вереск после дождя. Нежно лицо Кырту. Едва ли розовые соски молодой те'лки нежнее и мягче, чем щеки и лоб старшей дочери Удыгая. А какая работница Кырту! Первая в аиле. Парни говорят, что арачка из-под рук Кырту слаще всякой другой. Ладно ткет Кырту, выхаживает жеребят, коз, телков. Никто так часто не моет круглых колен, на которых несравненно рас- катывается тонкая пресная лепешка, и ни у кого нет столько одежды, сколь- ко у Кырту. Никогда еще не хварывала Кырту, здорова, как марал, и ничей глаз дурной не портил ее крепкого, горными ветрами вскормленного тела... Вот как расхваливал дочь свою Удыгай. И каждый раз опешивал от унылой ухмылки Степана. — Не хошь?.. Другой девка есь? Степан кивал с горестной радостью: — Есть. В городе. — Ж-жялка... Э-эх, жялка! За тебя хочу девка отдать... Ты хорош... За Кырту сватались. Многим нравилась длинноглазая, тугокосая алтайка. Когда приходила она на горную поляну, обступали ее голодные мужичьи взгляды, тянулись напруженные силой руки к гладким, высоким ее бедрам. Но девка дико сверкала глазами, морщила отвращением красные, как осенняя брусника, губы и шипела, как раздразненная кошка: — Уйди-и... У-у... Кырту...-тьпфу-у... Не надо урус Кырту... А сама манила глазами Степана, с несознающим себя бесстыдством, распахнув широко спереди шитую кусочками мехов и шерстью холщевую рубаху, показывала два смугло-золотых холма тугих высоких грудей и глад- кий живот, сияла ослепительно-белозубой улыбкой: — Гляди, гляди... Хорош мужик... Кырту ладной девка... гляди! Особенно добивалась Кырту молодежь с рудников. Но охаивали их и сама девка и Удыгай: очень-де много ругаются, падки до драки, когда выпьют арач- ки, будут обижать жену, ненадежный народ. Алтайка-же все шире улыба- лась Степану и каждый раз манила к себе смуглой рукой. Степана корили: — Рыбья кровь!.. Тут бы отдал все—да мало! А ен на-кося, остолопом стоит...