Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

— От ково ишо? — Чо Иван-от бает? Ксюта блеснула глазами: — А чо? Ра-ад! Бает: мальчонку приноси, работника будем ростить... Старуха вдруг вскипела: — Ишь ты! Кому етта работник-то? Ивану? Чать, твое брюхо выно- сило, дык и наш парень, а не Иванов! Зашевелила губами, перебрала негибкие заморщенные пальцы: — Годкам к десяти могёт лошаденку в ночное свести, коров попасти.. К шашнадцати годкам, глядишь, в наряд заместо деда поедет... Отдохнет толды Мареюшко. Ужели до семого десятку Марею не дожить? Доживё-от! Восподь с им, уезживают ево, а все старик крепок... Гляди, Ксютка, нам тоже парня надо, деду помощника... — Слышь, а как Иван себе сыночка запросит? — О... о... Кукиш ему на сковороде покажу!.. Наш хлеб ешь, а не Иванов!.. Стояла за окном нежащая вешняя теплынь. Обе женщины глядели рассеянно на сияющие перья мелких облаков в голубом небе и вели тихий разговор о своем, близком, женском. 1 На сеновале же металась Феня. Ломала сильные, смуглые пальцы, зарываясь головой в сено, стонала, вздыхала прерывисто. — О... о... батюшки-и... Горемышная-я... Сегодня в первый раз не Лешка удерживал ее в теплоте под зародом на полянке в кедровом бору, а она, Феня, певунья, хохотунья, удерживала раздумчивого Лешку. Был он сегодня сумрачен, а руки, ласковые и озор- ные Лешкины руки, будто скрючило неохотой, вяло отвечал на ласку, уйдя в себя, раздумывая что-то для Фени худое и гиблое. Весь день ходила по пашне, наваливаясь высокой грудью на соху и ударяя хворостиной по крутозадой лошаденке. Не прикоснулась к хлебу, только много раз сворачивала на тропку вниз, к ручью, пила горстями льдистую воду, раздувая ноздри и глубоко дыша, как красивый зверь, усталый от погони. Еле дождалась вечера. Задами через плетни и закуты побежала к Лешкиному двору. Лешку уследила в огороде. Мотая светлыми волосами и топоря верхнюю пушистую губу, Лешка выправлял на камне старый гвоздь. Позвала из-за плетня горячим шопотом: — Лешенька-а. Родно-ой... Лешка-а... сокол... Нахмурясь, посмотрел в ее зовущие глаза. — Ну? Сникла, потускнела, но руки тянула: — Лешка-а... сердцо болит! Поспрошать те лажу... — Поспроша-ать?.. Н-ну... дык ступай в кедровик, под зарод... тамо жди... Колотилось сердце, пока прислушивалась к каждому хрусту. При- дет ли уж? Вплела ветвинку кудрявую в смольно-черную косу. Во всем Орехове у девок косы, как жгуты, легки здесь ветры, река веселая Бия—вот и растет на голове волос, густой, длинный, лучшая девичья заманка. Пришел Лешка вразвалку, насупленный, неразговорчивый. — Лешенька-а... Да не могу-ж я!.. Аль опостылела тебе вовсе? Наминал в руках баранью шапку, начал недовольно и отводя глаза: Э... девки! Николда без заказу не обойтися... Ежли в голове тако

RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2