Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

— Первый год з...е твоей возле золота тепло, а? Избаловался, башка глупая?.. От сих распоряжений продухция наша в мыльный пузырь обра- щается, коли мы сами отбросы человечьи ублажать станем... Я тебя за сие... я... я... Маркшейдер валялся в ногах, обливая непритворными слезами турецкие туфли начальства. — Батюшка... ваш сиясь... помилуйте... Разбойники... вить... варнаки.,, верьте... А пушка треклятая и по воробью не пальнет, не токмо что... Ваш сиясь... Горный ревизор вдруг расхохотался. Обнял за жирные плечи расходив- шегося де-Кройэра: — Да будет, будет, дражайший мой! Благосклонность вашу на сего слугу верного обратите... Ну, ежели-ж у него пушка без стрельбы? Я чаю, сие не малой причиной его сговорчивости является... Маркшейдер, сквозь измятое от слез и выпачканное лицо, ответил ре- визору такой собачье-благодарной улыбкой, что де-Кройэр тоже фыркнул и заметно подобрел, хлопнув по плечу хлюпающего носом Гуляева. — Вставай, што-ли, чучело огородное! Должен же я тебя за сии не- потребства пробрать с песком... Ну... ну... не люблю, когда руки мне слю- нявыми ртами целуют... Утрись, утрись, Фаддей!.. Вставай, медведушко, вставай! Уже сидел в креслах насупленно-важный, с хищно-сощуренным острым взглядом. ' — Следственно, обстоит дело так, Фаддей. Ты докладываешь, кто был замечен особливо в сем гнусном бунте. Гуляев ловил каждое его слово и в высохших вмиг глазах светилась неистребимая собачья преданность. — Помню, всех варнаков помню, доложу во-как, запишем... Господи, да я... — Ладно, ладно. На сегодня уж пусть примем сей убыток, твоею тру- состью произведенный... Но дале ни-ка-ких перемен!.. И крупа, и говядина, и жилье для сего бергальского сброду в дастаточном состоянии находится... В штольне-же облить все известкой и приступить к работе... А для успокое- ния сей черни выдать им водки... — Остроумно весьма!—одобрил Владимир Никитич. — Э, друг мой, я народец сей знаю!.. Следственно, выдать им водки на три дня... Издержишь запас, пошлем еще, об сем не тревожься. В водку же советую тебе всыпать табачку... Пр-роберет их до одури!.. Ха... ха... А потом... потом мы проучим сию бергальскую рвань... Будут помнить... Уф!., и устал же, bon Dieu! К вечеру дрожала земля от самозабвенного топота ног; не слышно было птиц вечерних—вскрутило гульбой Курослепов рудник. Пылали костры до самой почти зари, в котлах варилась солонина с ка- пустой... Ели походя, жадно наполняя взыгравшее от сытости тело... Лежали, сидели, гуляли, носились в присядку, летя над землей—и после многих ме- сяцев не могли надышаться вдоволь, наговориться без помехи обо всем. Огневое вино бежало по жилам, будто обновляя кровь. В головах буше- вал! искристая, веселая сумятица. Мир, что в железной горсти зажал их жизнь и кинул их в полынно-горькие дни, исчез из глаз. Все потопило в ра-