Сибирские огни, 1925, № 4 — 5

не было больше дорого Марею. Ибо уже две жизни прожил Марей—и на вихревом скаку коня, начал Марей жить внове, в третий раз. Хорошо бежали кони. Несся Марей, не отдыхая. Так вдоволь наси- девшаяся птица, расправя крылья, ровным, быстрым, будто безустаточным летом рассекает теплый воздух под горами и долами. Пробирался Марей по речушкам мелким к зеленым волнам прохлад- ной Катуни, где ждут его товарищи, други, последняя прилепа Мареевой жизни. Марей ехал сторожко, выспрашивал,—нет-ли близко где форпостов, откуда в спину и навстречу каждому смотрят черные, круглые пасти пушек, смотрят, будто вынюхивают. Мало-ли в горах Алтайских поотрезано земли, отгорожено валами, тыном, стенами, понасажено за стены казаков и сол- дат со штыками на ружьях—роют, ковыряют, рвут острым клювом раз- бойничьей птицы травяные, лесистые склоны Алтая и железную ставят охрану над сникшими до земли головами. Так шла дума у Марея. Остальные беглецы уже вторые сутки - жили в деревушке, дожидали Марея. Работа, как и везде, нашлась. Но пришлось натерпеться страху. Только ночью улеглись на сеновале, упоенно вытянув на сене зудливые, усталые, замозоленные ноги, как оглушило стуком в ворота. Стучались солдаты из форпоста, что ехали мимо и требовали пустить их на ночлег. Все отговаривалась старуха-хозяйка, что положить-де негде, что се- новал-де провалился; всех святых, каких знала и не знала, собирала старая наугад, клялась и х'аяла свою избу, как только могла. Солдаты попались не очень задорливые и разместились где-то JB другой избе. Утром на свету, облегченно крестилась старуха, все еще трясучей ру- кой, глядя в ворота: — Утекли! Восподи-владыко... До чо служилых народ боится... Вот боится! Вить из хрестьянских-же сынов, а вот поди: надел лопотину сол- датску, саблю нацепил, песни орет, ружьем артикулы учнет ладить—ну, скажи... чужой, чужой; страшной... И чо с ими тамотка и ладят: вить слов- но дикой человек станет!.. Как солдата, али ишо тошней казака увидишь, бытто и душа вон... Ну, скажи, ужли на век-вечной по-волчьи людям жить? Добрая была старушня, покормила, жалела, а все топорщилась испу- гом, как курица, что, разобрав, крылья несется по двору от злой собаки. К вечеру прискакал Марей. Сурово, не прерывая, выслушали бесслезную перекипевшую на беше- ном огне повесть Марея. Даже точно и не удивились. Ведь мир, который они оставили, готовил им всякое-всяческое зло, часто еще горше смерти. На одну лошадь посадили Анку, которая ехала не слезая. Позади Анки и на другую лошадь садились поочереди, чтобы отдыхать. Пошли пошибче, отдыхая на ходу. Сеньча беспокойно потянул чутким своим носом и оглядывал даль: — Слышь, робя, паленым наносит. Игде-то горит... Еще прошли—шибануло сразу горьким дымом, взвило пыль по дороге «ыше, усиливался ветер. Когда дорога пошла в гору, затрепал ветер соломенно-золотые Анки- ны косы, вздул на мужиках изветшалые рубахи, а запах гари стал еще слышнее и ядучее.